Зеленый дом

Возле джутовой фабрики, в полдень, вдвоем
прилегли на горячий песок.
В зное летнего дня утопал окоем
и поблескивал женский висок.
Пыль мешков и пеньковых волокон насквозь
пропитала и горло, и грудь,
и с растресканных губ им не раз довелось
каплю собственной крови слизнуть.

Так лежали, макая свой хлеб в молоко,
колотье унимая в груди.
Шелестящая осень была далеко,
и одна лишь теплынь впереди.
Шелушился загар, и густым, словно сок,
воздух был в эти летние дни,
и о доме, что стал бесконечно далек,
говорили впервые они.

И в полуденный зной были чувства чисты,
становились всё мягче слова.
На бегониях красных не сохли цветы
и еще зеленела трава.
Беспредельная щедрость являлась во всем,
и жарой исходил небосклон, —
так лежали у фабрики в полдень, вдвоем,
слыша долгую песнь веретен.

Чужак

Что ни вечер — гость у нас в дому:
хочет мать понравиться ему,
красится, потом зовет к столу, —
гость на главном месте, я в углу.

Я давно не видел на столе
эдакого сочного филе, —
гость умнет кусище за присест
и еще за матерью подъест.

Жир стекает у него с усов.
Мать следит за стрелками часов,
локон теребит, платком шуршит, —
гость подмигивает, не спешит.

Мать сердечко станет рисовать
на подносе, значит — марш в кровать.
В духоте лежу за часом час.
Мерно за стеной скрипит матрас.

В полночь стукнет дверь легко-легко.
Утром мать упустит молоко
на плите — на мне срывает злость.
Сливки тоже выпивает гость.

Я думаю, мне было бы по силе

Я думаю, мне было бы по силе
уютный ресторанчике завести
в таком предместье, где поменьше пыли,
для клиентуры младше тридцати.

С утра и днем всё было б чин по чину,
любой бы кушал то, что заказал,
но к вечеру бы скидывал личину
и наполнялся жизнью сад и зал.

Клиенты без различия, без ранга
с охотой стали бы наверняка
вальсировать и приглашать на танго,
хлебнув вина, а можно — молока.

Не пачкались бы скатерти, салфетки,
не преступало меры озорство,
скандалы были б очень-очень редки,
а может быть — совсем ни одного.

И мне порой приятно было б тоже
припомнить золотые времена:
я выходил бы в залу к молодежи
и вместе с нею пел бы допоздна.

Старому бродячему цирку