Читаем Зеленый Дом полностью

Бонифация всхлипнула. В кладовой стоял густой и пряный запах земли и влажных от росы растений, все усиливавшийся по мере того, как сгущались сумерки. Казалось, этот ночной запах проникает через окно вместе со стрекотом сверчков и цикад, который был уже отчетливо слышен.

– Ты жила, как звереныш, а мы дали тебе дом, семью и имя, – сказала начальница. – И мы дали тебе Бога. Это для тебя ничего не значит?

– Тебе нечего было есть и не во что одеться, – проворчала мать Анхелика, – а мы тебя кормим, одеваем, воспитываем. Зачем ты так поступила с девочками, злодейка?

Время от времени все тело Бонифации содрогалось от рыданий. Покрывало у нее сбилось, и гладкие волосы упали на лоб.

– Перестань плакать, Бонифация, – сказала начальница. – Говори же, наконец.

Миссия просыпается на рассвете, когда стрекот цикад сменяется пением птиц. Бонифация входит в спальню, звоня в колокольчик, и воспитанницы вскакивают с коек, читают Ave Maria, надевают пыльники. Потом они разбиваются на группы в соответствии со своими обязанностями: младшие подметают двор, главное здание, столовую, старшие – часовню и классную. Пятеро воспитанниц несут лоханки с мусором во двор и там дожидаются Бонифацию. Во главе с нею они спускаются по тропинке, проходят через площадь Санта-Мария де Ньевы, пересекают поле и, не доходя до хижины лоцмана Ньевеса, сворачивают и идут по стежке, вьющейся между капанахуа, чонтами и чамбирами и ведущей в маленькое ущелье, которое служит сельской свалкой. Раз в неделю люди алькальда Мануэля Агилы разводят там большой костер и сжигают отбросы. Окрестные агваруны каждый вечер приходят сюда, и одни копаются в мусоре в поисках объедков и домашней рухляди, а другие кричат и размахивают палками, отгоняя плотоядных птиц, которые алчно парят над ущельем.

– Неужели тебе безразлично, что девочки опять будут жить в сраме и грехе? – сказала начальница. – Что они забудут все, чему научились здесь?

– Душа у тебя по-прежнему языческая, хотя ты говоришь по-христиански и уже не ходишь голой, – сказала мать Анхелика. – Ей это не только безразлично, мать, она для того их и выпустила, чтобы они снова стали дикарками.

– Им хотелось уйти, – сказала Бонифация. – Они вышли во двор и подошли к калитке, и по их лицам я поняла, что им хочется уйти вместе с теми двумя, что прибыли вчера.

– И ты им потрафила! – закричала мать Анхелика. – Потому что ты на них злилась! Потому что из-за них тебе приходилось работать, а ты не любишь работать, лентяйка! Окаянная тварь!

– Успокойтесь, мать Анхелика, – сказала начальница, вставая.

Мать Анхелика приложила руку к груди, провела ладонью по лбу: ложь выводит ее из себя, она очень сожалеет, мать.

Так получилось из-за тех двоих, которых ты привезла вчера, мамуля, – сказала Бонифация. – Я не хотела, чтобы и остальные ушли, я собиралась отпустить только этих двоих, потому что мне стало их жаль. Не кричи так, мамуля, а то захвораешь, когда ты злишься, на тебя всегда нападает хворь.

К тому времени, когда Бонифация и воспитанницы, ходившие на свалку, возвращаются в миссию, мать Гризельда со своими помощницами успевает приготовить завтрак: фрукты, кофе и булки собственной выпечки. После завтрака воспитанницы идут в часовню, занимаются священной историей и катехизисом и учат молитвы. В полдень они возвращаются на кухню и под руководством розовощекой, хлопотливой и словоохотливой матери Гризельды готовят обед, который состоит из овощного супа, рыбы, маниоковой каши, хлебцев и дистиллированной воды. После обеда воспитанницы могут часок побегать по двору или посидеть под деревом в саду. Потом они идут в классную. Новеньких мать Анхелика учит испанскому языку, алфавиту и цифрам. Начальница ведет уроки истории и географии, мать Анхела преподает рисование и рукоделие, а мать Патросиния – математику. Под вечер монахини и воспитанницы читают молитвы в часовне, после чего девочки снова разбиваются на группы для работы на кухне, в саду, в кладовке, в столовой. Ужин у них более легкий, чем завтрак.

Чтобы уговорить меня, они рассказывали мне о своих родных местах, – сказала Бонифация. – Они сулили мне все на свете, и мне стало их жалко, мать.

– Ты даже врать не умеешь, Бонифация, – сказала начальница с возмущенным жестом и снова сложила руки, мелькнувшие в синеватом сумраке, как белые птицы. – Девочки, которых мать Анхелика привезла из Чикаиса, не говорят по-христиански. Видишь, как ты напрасно грешишь?

– Я говорю по-язычески, мать, только ты этого не знала. – Бонифация подняла голову, и из-под шапки волос на миг блеснули два зеленых огонька. – Я слушала изо дня в день, как девочки говорят между собой по-своему, вот и сама научилась, а тебе не сказала.

– Врешь, окаянная, – вскричала мать Анхелика, а начальница слегка всплеснула руками. – Смотрите, мать, что она теперь выдумала. Разбойница!

Но тут ее прервало, как дикий вызов, раздавшийся из темноты, рычание, урчание, хрипение, перемежающееся высокими, скрипучими звуками, словно в кладовой притаился зверь, который выдал себя, внезапно рассвирепев.

Перейти на страницу:

Похожие книги