Зеленый Дом

Те, что приехали жить в Уракусу? — сказал Акилино. — Однажды я слышал, как сеньор Реатеги говорил об этой истории. Это были чужаки, которые хотели взбунтовать чунчей, советовали им перебить всех здешних христиан. Из-за того, что Хум их послушал, с ним и стряслась беда.

— Я даже не знаю, ненавидел он их или любил, — сказал Фусия. — Иногда он поминал Бонино и Теофило таким тоном, как будто был готов их убить, а иногда — как будто они его друзья.

— Адриан Ньевес говорил то же самое, — сказал Акилино. — По его словам, Хум все время менял свое мнение об этих христианах и никак не мог прийти к окончательному выводу: сегодня они у него хорошие люди, а завтра — проклятые дьяволы.

Лалита на цыпочках вышла из хижины. Воздух был насыщен дурманящими влажными испарениями. Уамбисы погасили костры, и их хижины походили на черные копны, раскиданные по острову. Под навесом возле загона спали три ачуалки, накрывшись одним одеялом; их лица блестели, натертые смолой. Поравнявшись с хижиной Пантачи, Лалита заглянула в окно и почувствовала, как к телу прилипает ее мокрый от пота итипак: из темноты выглядывала мускулистая волосатая нога, а из-под нее виднелась гладкая ляжка шапры. С минуту она стояла с открытым ртом, тяжело дыша и прижимая руку к груди, потом побежала к соседней хижине и толкнула сплетенную из лиан дверь. В темном углу, где стояла койка Адриана Ньевеса, послышался легкий шум: лоцман, по-видимому, уже проснулся и, наверное, узнал ее в обрамленном до пояса двумя реками волос тонком силуэте, вырисовывавшемся в дверном проеме. Потом заскрипели половицы, и к ней двинулся белый треугольник — добрый вечер, — превратившийся в человеческую фигуру, — что случилось? — с сонным и удивленным голосом. Лалита ничего не говорила, только бурно дышала, обессиленная, как после долгого бега. Оставалось еще несколько часов до рассвета, когда веселые трели и щебетанье сменят ночное уханье, и над островом запорхают птицы и пестрые бабочки, и солнце озарит корявые, словно изъязвленные проказой стволы лупун. Пока еще было время летучих мышей.

— Но вот что я тебе скажу, — проговорил Фусия. — Что для меня горше всего, тяжелее всего, Акилино, так это то, что мне так не везло.

— Укройся и не шевелись, — сказал Акилино. — Баркас идет, тебе лучше спрятаться.

— Только побыстрее, старик, а то я здесь задыхаюсь, — сказал Фусия. — Поскорей обойди его.