Он пошел вдоль канавы до угла леса и за углом в канаве, направо, вдруг увидел маленькую старушку — маленькую старушку, сидевшую согнувшись на подстилке из сухой соломы и крепко спавшую. На ней была погнувшаяся черная соломенная шляпа, украшенная сломанным черным пером, и коротенький черный жакет; на ее ноги был натянут мешок, и другой мешок наброшен в виде шали на плечи. Она так съежилась, что лицо было спрятано целиком, за исключением одного ярко-красного уха, а за ее спиной, на краю канавы, лежали две широкие жерди, связанные в форме креста. Она показалась ему самым удивительным из явлений.
С минуту он стоял в нерешительности. Разбудить ему старушку и расспросить ее о Марче или убраться потихоньку? Расспросы, решил он, ничему не мешают.
Он подошел к ней вплотную и кашлянул.
— Простите, сударыня, — сказал он.
Спящая не просыпалась.
Он зашелестел листьями, кашлянул сильней и еще раз извинился. Спящая всхрапнула, вздрогнула и проснулась; она подняла глаза и обнаружила лицо Марча.
Он на мгновение уставился на незнакомца, не узнавая его, а затем зевнул во весь рот. Пока он зевал, к голубым глазам возвращалось соображение и понимание.
— Мне было так холодно, — сказал он. — Я снял эти вещи с пугала. А на соломе было сухо и удобно сидеть. Положим все это на место.
— О, великолепная идея! — воскликнул незнакомец, к которому вернулось его хорошее настроение. — Это де — лает из вас почтенную женщину. Вы сможете идти в этом мешке. Нет, нам некогда класть его на место. Стряхните мешок с ног и берите его с собой. Мотоциклетка меньше чем в двухстах ярдах отсюда. Вы сможете там опять надеть его. Это великолепно. Чудесно. Мы, конечно, не положим всего этого на место, и, когда между нами и этим местом будет добрых десять миль, мы остановимся и поедим чего-нибудь, и напьемся горячего кофе.
Незнакомец подсадил Марча, поднял верх, поставил ширмы от ветра и таким образом укупорил его. Он превратился в очень сносно-смутную видимую тетушку. А еще через минуту он нетерпеливо завел мотор и вскочил в седло.
Маленькая старая мотоциклетка шла великолепно.
Глава III
Эффект, который производит бомба
Джеральд Марч оглянулся и долгое время не мог понять, где он находится. Он никак не мог сопоставить вместе чистую постель и себя.
— Это слишком, — подумал он вслух и ущипнул себя, но, к сожалению, все оставалось по-прежнему на месте.
Голова немного болела, когда он приподнялся, но тем не менее, накинув на себя халат, он встал с постели.
В этот момент вошла сестра милосердия.
— Что вы, ложитесь… ложитесь.
— Черт возьми, я здоров совершенно, и, кроме того, я хотел бы знать, кого это угораздило догадаться положить меня в постель.
— Вы были больны, мистер. И находитесь в больнице имени ордена святой Урсулы.
— Ну… Что вы говорите… Так вот… прошу, выдайте мне мою одежду и возьмите ваши халаты…
— Но, мистер…
— Никаких но… Я сейчас ухожу.
Сестра вышла опрометью из комнаты, а Марч принялся приводить в порядок мысли, и к моменту, когда ему принесли одежду, он уже все вспомнил.
Быстро одевшись, не сказав даже «до свиданья», он вышел из лечебницы. Ему было нельзя медлить. О, еще бы, он знает, что правосудие не медлит.
Было далеко за полдень, и Джон, обняв Айрис, смотрел из своего решетчатого окошка на улицу. Улица перед его глазами была пыльной и грязной — потому что с тех пор, как столетия тому назад был основан этот город, питающиеся падалью собаки и сарычи были единственными его ассенизаторами.
Джон отошел бы от окна, если бы несколько оборванцев, дремавших в воротах напротив, не вскочили внезапно и не начали с интересом глазеть вверх по улице. Айрис, поцеловав Джона, отошла в глубь камеры, которая любезно была предоставлена им товарищами по заключению.
Джон ничего не видел, но он слышал грохотание какого-то экипажа, быстро приближавшегося к тюрьме. Затем в поле его зрения ворвалась повозка, увлекаемая вперед закусившей удила лошадью. Седовласый, седобородый субъект, сидевший в повозке, тщетно пытался сдержать животное.