Зеленые глаза Баст

И вот здесь мне прежде всего следует признаться: мое отшельничество в укромном уголке, что ныне сделался мне домом, и моя погруженность в темные науки, о коей я уже не раз упоминал, являются не столько воплощением моей природной склонности к уединению, сколько результатом краха матримониальных планов. Я узнал о том, что мои надежды разбиты, прочитав в газете сообщение о помолвке Изобель Мерлин и Эрика Каверли. И скорее по этой причине, чем по какой-то иной, я незаметно удалился от мира, скрывая свое разочарование; в делах сердечных я медлен на подъем, но если что решил, то обратной дороги нет.

И хотя я скрыл, что сердце мое разбито, и со всеми вместе поздравил Изобель, я многократно с горечью проклинал себя за нерасторопность. Слишком поздно выпало мне узнать, что и она ждала от меня первого шага, но я уехал в Месопотамию, так и не обмолвившись о своих чувствах. Во время моего отсутствия сокровище, небрежно оставленное мной, досталось Каверли. Это был холостой родственник сэра Маркуса и наследник его титула. И сейчас, подобно грому среди ясного неба, на меня обрушилась новость о смерти его кузена!

Легко вообразить, в каком немыслимом волнении я поспешил в доки. Все прочие дела были заброшены. Коутс, облаченный в опрятную синюю униформу, вывел из гаража «Ровер», и вскоре мы тряслись по ужасно неровной Ком-мершиал-роуд, огибая тягачи, волокущие за собой цепочки прицепов; вдобавок, из-за аварий, ежечасно возникающих на этом перегруженном транспортом и щербатом шоссе, двигались мы очень медленно.

Ехать по дороге, свернувшей непосредственно к Западно-Индийским докам, оказалось немного легче, но когда я наконец высадился из автомобиля и вошел в портовые ворота, выяснилось, что к этому времени на месте происшествия успели собраться репортеры из всех газет и новостных агентств королевства. На входе я столкнулся с Джонсом из «Глинера», уже покидающим доки.

— Привет, Аддисон! — крикнул он. — Тут все как по вашему заказу! Страньше, чем в «Алисе в Стране чудес».

Без малейшей задержки я бросился в сторону ангара, у двери которого собралась разношерстая толпа газетчиков, чиновников из порта, полицейских и прочих не поддающихся классификации личностей. Меня сразу поприветствовали с полдюжины знакомых. Дверь была закрыта, а перед ней на страже стоял констебль.

— Вот ведь наглость, Аддисон! — возмутился один репортер. — Никто в этих доках не хочет делиться информацией, пока не прибудет какой-то там инспектор из Нового Скотланд-Ярда. Я уже начал думать, а не остановился ли он пообедать где-нибудь по дороге.

Говоривший нетерпеливо поглядел на часы, а я отправился к полицейскому на посту.

— У вас приказ никого не впускать, констебль? — спросил я.

— Так точно, сэр, — ответил он. — Мы ожидаем инспектора Гаттона. Расследование дела поручено ему.

— Значит, Гаттона! — пробормотал я, отошел в сторонку и закурил трубку: если мне надо что-то разузнать, лучше сделать это у моего старого друга, инспектора сыскной полиции Гаттона, с которым мне случалось распутывать не одно любопытное преступление.

Инспектор прибыл через несколько минут — коренастый, чисто выбритый, с бронзовым загаром; в темных волосах поблескивала седина; вся его внешность, включая отлично пригнанный синий саржевый костюм и мягкую фетровую шляпу, будто выдавала флотского офицера в отставке. Лицо его говорило о сдержанности, но невинные голубые глаза взирали на мир так искренне и открыто, что на ум приходил именно моряк, а не сыщик. Он кивнул нескольким знакомым в толпе и, завидев меня в отдалении, подошел и поздоровался со мной за руку.

— Откройте дверь, констебль, — тихо приказал он.

Полицейский вынул ключ и отомкнул замок на двери небольшого каменного здания. Толпа тут же дернулась вперед, но Гаттон поднял руку со словами:

— Обождите, джентльмены, прошу вас. Сначала я осмотрюсь, а у мистера Аддисона, — добавил он, заметив, что на лицах моих коллег отразилось разочарование, — имеются особые сведения, которые ему необходимо предоставить в мое распоряжение.

Полицейский посторонился, и я проследовал за инспектором Гаттоном в каменный док.

— Заприте за нами дверь, констебль, — приказал Гат-тон, — и никого не впускайте.

Внутри я огляделся, и то, что предстало моим глазам, было столь странным и наводящим ужас, что навсегда запечатлелось в памяти.

Свет попадал в ангар через четыре зарешеченных окошка, расположенных под самой крышей; снаружи заглянуть в них было невозможно. Палящие солнечные лучи лились сквозь два южных окна, расчерчивая мощеный пол черной тенью от прутьев решетки. Около носилок на коленях стоял человек, являвшийся, как впоследствии выяснилось, хирургом дивизиона; он был как раз в пятне света, отчего казался полосатым. В двух шагах от него мы увидели инспектора полиции, делавшего заметки в блокноте.

На носилках, укрытый простыней по самую шею, лежал тот, кого я поначалу не узнал, настолько чудовищно было лицо, покрытое неописуемыми зелеными пятнами.

Сдерживая готовый вырваться крик ужаса, я был не в силах отвести глаза от кошмарного зрелища.