Зеленые глаза Баст

Дело было действительно темное, и, естественно, не могло не возбудить мое любопытство. Деревушка и без того, даже в сиянии летнего вечера, представлялась местом уединенным, но теперь это проявилось в полную силу. Сидя в тишине небольшого зала, я припомнил, что старинные дома справа и слева от «Эбби-Инн», по всем признакам, были заброшены, а малое количество посетителей в трактире наверняка объяснялось не качеством эля — как раз он был превосходным. Население Аппер-Кросслиз словно выкосило какой-то напастью. Все представлялось весьма интересным.

Размышляя о происходящем и время от времени вставляя словечко в чисто механический и очень отрывочный разговор, продолжающийся между хозяином и Хокинсом, я смотрел то на одного, то на другого и все больше убеждался, что они на ножах. Я сидел в сторонке, и вошедший в питейный зал мог заметить меня, только оказавшись у стойки; иначе я бы никогда не стал свидетелем одного необычного происшествия.

В натужной беседе возникла пауза, и я услышал звук шагов по мощеной дорожке, ведущей к трактиру. Хокинс с хозяином быстро переглянулись и, к моему удивлению, вопросительно уставились на меня. Но не успел я не то что вымолвить слово, но даже догадаться, что таится за этой подспудной тревогой, как вошел молодой человек, и его походка и одежда мгновенно заинтриговали меня.

Итак, он был облачен в карикатурно «модную» пиджачную пару, а на обильно сдобренных бриллиантином темных волосах красовалась лихо заломленная соломенная шляпа. При нем были перчатки и ротанговая тросточка, и держался он хватом. Крепко скроенный и мускулистый, он был не лишен того, что обычно зовется грубоватой привлекательностью, однако его главной отличительной чертой являлась хирургическая повязка вокруг шеи вместо воротничка, причем лицо представляло собой настоящую мозаику из липкого пластыря!

— Добрый вечер, Мартин… Добрый вечер, Хокинс, — свысока бросил он и, подойдя к стойке, распорядился:

— Как обычно, Мартин.

Трактирщик с полунасмешливой почтительностью принялся исполнять заказ; Хокинс смотрел в мою сторону, чувствуя себя не в своей тарелке, что удивило новоприбывшего и заставило заметить мое присутствие. Он резко развернулся ко мне, и я увидел, что его кожа — там, где лицо не закрывали кусочки пластыря, — заполыхала. Сверкнув карими глазами, он закричал, гневно махнув рукой трактирщику:

— Мартин! Мартин, будь ты проклят! Тут чужак! Какого черта ты меня не предупредил?

— Простите, мистер Эдвард, — проговорил трактирщик, ставя стакан виски перед взбудораженным посетителем. — Не успел.

— Врешь! — несколько неподобающе для такого пустякового недоразумения бушевал и ярился тот. — Нагло врешь! Хочешь, чтоб надо мной вся округа потешалась!

Подняв только что наполненный стакан, он швырнул его на присыпанный песком пол; стакан разлетелся вдребезги. Затем, схватив шляпу и прикрыв ею, как щитом, свое изувеченное лицо, он выскочил из зала.

— Катитесь вы все к чертям! — крикнул он нам с порога.

Я слышал, как он быстро зашагал прочь. Он свернул за угол, и шаги смолкли. Я поглядел на Хокинса. Егерь уставился в кружку, медленно вращая ее, будто перемешивал содержимое. Мартин, выйдя из-за стойки, флегматично смел осколки стакана в совок. Я вдруг понял, что эти простые деревенские жители приняли нервную вспышку близко к сердцу и печалятся, как родители, чей отпрыск опозорил себя. Но я, разумеется, не был готов поддержать возникший заговор молчания: репортер во мне требовал объяснений.

— Странный юноша, — кинул я пробный камень. — Кажется, очень ранимый?

— Ранимый? — повторил Хокинс, сразу подняв взгляд. — Видал я, как он взял Тома Пайка одной рукой за шкирку, а другой за штаны да запихал в лошадиную поилку, а тот всего только спросил, где он одежу шьет, точно-точно.

— Местный Карпантье, полагаю?

— Ну, спуску никому не дает, — сказал Мартин и, глянув на меня, вернулся за стойку.

— Вижу, он тяжело переживает из-за своего нынешнего увечья. Ошибусь ли я, если предположу, что недавно он запутался в колючей проволоке?

К моему откровенному разочарованию, Мартин лишь порычал что-то в ответ и мрачно покачал головой; Хокинс, как зеркало, повторил его неопределенное покачивание.

— Он сильно покалечился? — не сдавался я.

— Одна царапина глубокая, — ответил Хокинс и бросил извиняющийся взгляд на трактирщика. Неприятный инцидент, казалось, сблизил их. — Та, что на шее. Но он-то над своей внешностью трясется, да, Мартин?

— Точно, — согласился Мартин.

Я взял быка за рога. Я никогда не упускал шансов такого рода, и не столь важно, насколько значимым мог показаться тот или иной эпизод: я не раз убеждался, что именно случайные находки зачастую приводят к искомой сути, к настоящей новости.

— Так выпьем, джентльмены, — сказал я, — скоро ночь, но до десяти есть время пропустить стаканчик виски.

Мои усилия увенчались успехом, потому что, пока Мартин едва ли не с готовностью разливал напиток, у Хокинса развязался язык.