— Хорошо, Миранда. Спасибо.
Надо подождать еще. Но что-то неблагополучно, она это чувствует!
— Смешно, — сердилась она на себя. — С какой стати мне бегать за ним, если он не хочет меня видеть? Всю жизнь я за ним бегаю, а он не заслуживает этого, он не достоин моей дружбы. В конце концов, — что мне за дело до него?!
Рано утром она позвонила по телефону Тому.
— Том, милый, сколько миль до «Харни-Куль»?
— Около ста двадцати.
— Могли бы мы съездить туда и вернуться в этот же день?
— Разумеется.
— Беретесь доставить меня к семи в театр?
— Конечно! Выедем в девять, в час будем там, оттуда — в три и к семи в Нью-Йорке. Нет ничего легче.
— Том, милый, поедем!
— Когда?
— Сегодня, сейчас!
— Отлично!
— Мне вдруг так захотелось за город. Листья уже все облетели, но воздух в деревне зимою, как вино, и так будет весело прокатиться с вами. Вы ничего не имеете против, чтобы потерять из-за меня день? — Она радостно засмеялась, заранее зная ответ. — Да и судья говорил, что мне надо иногда показываться в тех местах, раз я теперь жительница Пенсильвании… и как доказательство послать оттуда кому-нибудь письмо — знаете, я сейчас напишу письмо, к вам, конечно, и мы его там сдадим на почту. Если вы приедете скоро, я обещаю написать премилое письмо. Вот увидите!
— Любимая моя!
— Так вы скоро?
— Через двадцать минут буду у вас, — крикнул он радостно.
Желтое солнце на бледном зимнем небе, бодрящий холодный воздух. Автомобиль Тома летел, как ветер. Всю дорогу болтали. Придумывали сюжеты для пьес, строили планы на будущее, обсуждали, куда они поедут после свадьбы. Каждое лето — за границу: на вилле над Таорминой они будут работать вместе, побывают в Париже, Вене, Флоренции, Риме, во всех местах, что знал и любил Том. Все, все он ей покажет, и она узнает и полюбит все это так же, как и он.
Она положила голову ему на плечо… вздохнула с глубоким удовлетворением. Нет, слишком хорош для нее этот красивый, славный человек, но она вознаградит его крепкой любовью и преданностью. И как интересно они заживут вдвоем! Будут вместе работать, переживать тысячу вещей… И каждый раз, заслыша о постановке новой пьесы Томаса Харни с его женой, Зельдой Марш в главной роли, Нью-Йорк, затаив дыхание, будет ждать… А может быть, у них будет свой театр, самый лучший в городе — театр, в котором они будут ставить свои пьесы и где каждый вечер будет аншлаг?..
Мечты, упоительные мечты!
— Радость моя, — заметил Том, — надо быть готовым и к черным дням…
— «Но вы не можете отнять у меня мечты», — процитировала она, смеясь.
Вот и ферма. Йона радостно встретил их. Кругом было тихо и мертво. Деревья высились прямые и голые, левкои лежали на земле, убитые морозом, поломанные флоксы и астры были унылы и жалки.
— Брр, я не могу видеть этого! — поежилась Зельда. — Это напоминает о тщетности наших усилий сделать жизнь красивой. Как ни украшай ее, сколько ни строй воздушных замков — все в конце концов будет выглядеть, как этот сад. Сходим на почту и ко мне на квартиру, Том, и — домой! Я предпочитаю видеть «Харни-Куль» летом.
Запыленная, усталая, но счастливая, она вышла из автомобиля у своего отеля и поцеловала Тома на прощанье. И только когда она увидела Миранду и поняла по ее лицу, что от Майкла так и нет ответа — она отдала себе отчет в том, что весь день жила надеждой получить его.
И снова она сказала себе: — Но это смешно, наконец! — А потом прибавила: — Он болен, в нужде, он слишком застенчив и самолюбив. Я снова его потеряю, если не спрячу гордость в карман и не пойду к нему сама.
На другой день она приказала подать автомобиль к одиннадцати и отправилась на Чарльз-стрит. Подъехав к дому, где жил Майкл, она послала шофера наверх и осталась ждать в автомобиле. Смотрела на окно наверху, его окно, не занавешенное, с пустым цветочным горшком на подоконнике.
— Мистер Кирк сказал, что сейчас сойдет вниз, — доложил Тони.
Она глубже спряталась в автомобиль, сердце учащенно забилось. Сейчас он придет! Сейчас она увидит его! Но секунды превращались в минуты, минуты шли одна за другой, а его все не было. Наконец, хлопнула дверь, и он появился — бледный, осунувшийся еще больше и, сморщив по обыкновению лицо в улыбку, подошел к ней.
— Хелло! — Голос звучал хрипло. Он сильно закашлялся после первого же слова.
— Ты болен!
— Простуда, ничего больше. — Он держался руками за грудь.
Ветхое пальто выглядело еще более вытертым и жалким при дневном освещении. Пуговиц не хватало. Зельда пристально глядела на него. Заброшен, нищ, болен!
— Садись в машину! — сказала она отрывисто. Поднявшийся ветер трепал волосы Майкла, и было видно, как они поредели. Зельда взяла его растрескавшиеся, сухие руки в свои, затянутые в перчатки, — и он оказался в машине рядом с ней.
— Майкл, отчего ты не пришел и не написал?
Он моргал глазами, усмехался. Что-то страдальческое было в этой усмешке.
Зельда пытливо смотрела ему в глаза, словно силясь прочесть в них ответ раньше, чем Майкл заговорит.
— Почему ты избегаешь меня?