— Я только попытаюсь ответить на вопрос вашего брата, мисс Эдвин, — сказал он. — Это действительно очень интересно. Я ведь кибернетикой не занимался специально, мне даже в голову не пришло, что это так важно: сразу или не сразу переводит машина.
— Можно я обращусь к нему по-русски? — спросила Сюзанна. — Я знаю несколько слов.
Виктору показалось, что она старается помешать брату… И сразу же лихорадочные, торопливые мысли понеслись, закружили, перебивая и мешая друг другу… Представитель администрации… Международный картель «Вест-Уран»…
— Пожалуйста, мисс Эдвин, — сказал он.
Она сделала глубокий вдох, в нерешительности прикусила нижнюю губу, помолчала и, наконец, чуть слышно сказала по-русски:
— Здравствуйте…
— Я, здесь, один, — сейчас же ответил Луч Мысли.
— Машина не в состоянии воспроизвести правила этикета, — улыбаясь, по-русски сказал ей Виктор. — Ей надо говорить «здравствуй», обращаться на «ты».
— Что, такое, этикет.
Сюзанна не слушала Виктора, да, очевидно, и не могла понять такой сложной фразы. Она опять прикусила губу, что-то сосредоточенно вспоминая, потом решительно сказала:
— До свидания! Спасибо!
— Я, еще, не, провел, ни, одной, беседы, — загремел сапиенс. — Я, ничего, не, узнал, о, Земле, почему, вы, уходите.
Роберт стоял уже рядом с Виктором.
— Вы не перевели ему мой вопрос, мистер Кленов? — осторожно спросил он.
— Что, говорит, мужчина, почему, ты, не переводишь, его, слова.
— Космический гость очень устал после перелета, — сказал Виктор, а сапиенсу ответил по-русски: — Мне надо отдохнуть. Мы проведем беседы позже.
— Когда.
— Через несколько часов.
Сейчас надо было отвлечь внимание этих людей и сапиенса, подумать, разобраться…
— Я с удовольствием воспользуюсь вашим приглашением, мисс Эдвин.
— Мы можем поместить пока космический аппарат в ангар нашего аэродрома, — предложил Роберт. — Там гостю будет удобнее отдыхать, да и держать связь с внешним миром легче: на аэродроме прекрасная радиостанция. Охрану аэродрома обеспечат парашютисты. Вас отвезет домой Сюзанна, а я займусь перевозкой аппарата — у нас есть большие автоплатформы.
— Хорошо, мистер Эдвин, я не возражаю.
— Не беспокойтесь, мистер Кленов. Мы всё сделаем!
— Закрывайся, — сказал Виктор сапиенсу. — Тебя перевезут в другое место. Не разговаривай без меня ни с кем.
Крылья катера плавно приподнялись и захлопнулись, корпус снова стал глухим, без щелей.
Ради чего?
Сюзанна напряженно смотрела вперед. Брови у нее были нахмурены. Она вела машину без дороги, осторожно пробираясь по склону. Машину качало и подбрасывало.
— Вам много пришлось пережить там… наверху? — негромко спросила она.
— Да, немало… — неопределенно ответил Виктор.
— Ну, а скажите по совести, мистер Кленов, — с жаром воскликнула Сюзанна, — стоят ли люди того, чтобы из-за них?.. Ну, вот так, как вы… Вы ведь в конце концов не мифический Иисус Христос? Или вы верите, что в жизни существуют добро, благодарность людей, справедливость? Почему вы не отвечаете?
— Так много вопросов, мисс Эдвин!
— Извините, — немного смутившись, сказала она. — Но на один вопрос я очень прошу вас ответить.
— Пожалуйста.
— Неужели и эти космические гости такие же варвары, как люди?
— Среди людей очень много хороших, мисс Эдвин.
Она недоверчиво взглянула на него.
— Вы так думаете?
— Я знаю, мисс Эдвин.
Он хотел еще что-то объяснить ей, но нестерпимо хотелось спать. Глаза закрылись, и открывать их было лень. Хотелось, чтобы Сюзанна ехала медленнее, чтобы его не так трясло.
— Что же вы знаете? — снова спросила она.
Она продолжала прежний разговор, а Виктор уже забыл, о чем они говорили. Да, он ей сказал, что люди бывают хорошие… Хорошие! Да, их большинство хороших! А девушка не поверила ему…
Ладно, он ей расскажет, что знает и думает о людях… Только потом…
— Так… Знаю… — в полусне ответил он и, с трудом приоткрыв глаза, увидел, что Сюзанна смотрит на него и улыбается тепло и немного смущенно.
Машина поехала медленнее. Совсем потихоньку…
Виктору стало спокойно и хорошо. Он подумал, что она очень странная… Спрашивает о других, а сама хорошая… Заботливая…
Сюзанна не терпела ни сентиментальности, ни романтического благодушия. Она всегда считала, что холодный скепсис, даже цинизм, — самое подходящее отношение к этому дрянному миру, в котором все ложно, жестоко, эгоистично. Всякие романтические ахи о чем-то возвышенном и прекрасном она связывала либо с недостатком ума, либо с ханжеством тех, кто уверял ее в своих благородных порывах. Даже любовь, эта красивейшая из человеческих выдумок, — тоже ложь. Никакой любви не было и нет! В юности бывает немного страсти, дурманящей голову, в старости — привычка и боязнь перемен. Вот и все!