Тяжелая жизнь продолжается. Долгий сон в продуваемом бараке – на желтой простыне в дырочку... Периодически бродящий Борька в бандаже – как тень отца Гамлета по Эльсинору. «Тазик целый, Дарья, представляешь? Три ребра сломаны и царапина на руке. Детский сад какой-то... Слушай, Дашок, у них в этом бараке был амбар, между прочим, а спать в амбаре не принято. В амбарах живут духи-людоеды...» Скрипучие носилки, вертолет, пропахший горючкой. Пилот, наевшийся чеснока: «Ну что, покойнички, полетели?» Темная зелень под кабиной – проплывает и злобно шепчет: «Мы с тобой еще свидимся, фартовая...» Восхищенные серенады Борьки под ухом: «Ох, и нравишься ты мне, Дашок, не могу как нравишься»...
Он появился в первой декаде августа. Ворвался ко мне в палату – загорелый, бодрый, самодовольный. Я как раз проводила Кирилла (некогда ему, видите ли, по сопкам бегает, выживать там кого-то учит), сидела у окна с «Левиафаном» Акунина и завидовала воробьям на трансформаторной будке. Август в наших северных краях – первый зимний месяц, Борька явно форсил: в костюмчике от калифорнийского денди, в желтых кожаных туфлях, с папочкой под мышкой. Мы обменялись приветами, он взгромоздил на тумбочку пакет с красно-желто-зелеными фруктами и спросил:
– Ты как?
– Могу не хромать, – сказала я, – могу хромать. А ты как? Загорел... На югах был?
– Пришлось, – он скромно потупился. – После тяжелой продолжительной болезни дали длинный отпуск. В Вест-Индию съездил. Хотел на острова Зеленого Мяса, но там, говорят, пальмы не растут. Кисляк. А ты как?
– Ты уже спрашивал, – пробормотала я.
– Ах, ну да... – Он вынул из пакета два зеленых яблока, сполоснул под рукомойником и вытер о край простыни. Одно сразу надкусил, другое протянул мне: – Держи, это фуши. Витаминов, правда, почти нет, да и хрен с ними.
Зубы новые вставил, отметила я. Шикарно. Всю дорогу о таких фарфоровых мечтала. Не иначе премию получил... А почему Кирилл не получил?
– Спасибо большое, – сказала я. – Тебе не надоело по югам мотаться?