Я не стал тогда ничего этого говорить — бесполезно. Просто позвал Леонтьева, приказал доставить мальца в госпиталь — все равно надо было везти двоих с нашей батареи, одного зацепило прошлой ночью из подствольника, второй обожрался чем-то, из сортира не вылезал. Но эти-то могли подождать, а с мальцом, конечно, было плохо. Надеюсь, привезли его вовремя — проникающее в брюшную полость, это не шутки.
Потом передали, что все же сдали его по назначению. А подробности рассказывать некому: на обратном пути налетели на фугас, Леонтьев двухсотый, а с ним прапорщик какой-то был, не наш — без ступни остался… Нет, делай им после этого добро, а? А все-таки, все-таки… вспоминаю иногда глаза того парнишки. Хорошо бы он остался в живых. Хорошо бы. Слишком много было бессмысленной крови, никаким антидепрессантом не зальешь.
Они вышли на одной станции, но в разные двери — не сговариваясь, поднялись, разошлись, не оглянулись. Они так и не вспомнили о прежней своей встрече — тогда все было другое, у них на руках был раненный ребенок, им было не до того, чтобы запоминать лица.
Тихое и безмолвное житие
Они уже намаялись в электричке, и так радостно было выпорхнуть на заснеженный перрон, вдохнуть холодного воздуха, сразу захотелось шалить и смеяться.
— Таська, дай я тебя поцелую!
— Ага, у некоторых только одно на уме, — с притворной обидой сказала она, но развернулась к нему, сочно впечатала поцелуй, на несколько секунд короче, чем хотелось, а потом сделала строгое лицо:
— Ну все, все, Денис. Хватит. Будем серьезными. Молодой человек едет знакомиться с родителями барышни. Теперь нам на автобус. Тут тебе не Москва, тут все иначе.
И в самом деле, ее бежевая потертая шубка почти светилась среди тяжелых пальто, пуховых деревенских платков, китайских нейлоновых курток.
— Ну Таська!
— Хватит, хватит, потом. На автобус опоздаем! Батюшка заругает, — хихикнула она и снова надела серьезную-серьезную маску. Игра, или на самом деле так?
Нравилось Денису сочно перекатывать во рту ее имя. Ему она сразу так и запомнилась — именем. Не Таня и не Ася — Тася, новое, незнакомое, чудное. Когда на той вечеринке к нему шагнула девушка с каштановой косой и сказала «Таисия» — словно протянула на ладони хрустальный шар, внутри которого клубилось что-то синее, неземное. Он сперва не понял: «таись, и я…» Кажется, тогда так и переспросил: «и что?» Девушка в ответ рассмеялась: «И ничего! Таисией меня зовут, Тасей». «А я Дэн», — растерянно отозвался он, — «ну, полностью Денис». «Денис? Дэн…» — она распробовала кончиком языка эти слова, как новое блюдо из чужих краев. И больше никогда не называла его Дэном, только — Денис.
Тогда они еще только познакомились. Он не пошел ее провожать, был кто-то другой. Роман начался позже, с другой вечеринки. В круговерти лиц и бутылок он снова выхватил этот хрустальный шар, подсел к ней, начали разговор как будто от нечего делать — и вдруг стали говорить, говорить, говорить… Оказалось, что оба как раз тогда читали «Хроники заводной птицы» Мураками, и оба, насладившись кусочком, оставляли книгу на пару дней, чтобы переварить проглоченный кусочек и успеть соскучиться.
Она начали встречаться — и во время этих свиданий открывалось все больше вещей, на которые смотрели одними и теми же глазами. Они бродили по Москве или сидели в его однокомнатной квартире, доставшейся в наследство от деда, и говорили, говорили, говорили… Иногда целовались, но — не более. Тася позволяла какую-то долю объятий, достаточно невинных. Они могли прижиматься друг к другу телами, но если его рука мягко сползала с плеч, чтобы исследовать ее тело — она так же мягко отстранялась. И было в этом, как и в имени, что-то старомодное, притягательное, когда для тысячи других девчонок постель с третьего свидания — без проблем.
А потом начинал клубиться синий туман в хрустальном шаре, и Тася пропадала на неделю или две. Нет, речь не шла о поездках к родителям, довольно редким и всегда непродолжительным, или о маленьком путешествии в ее студенческие каникулы (они никогда не ездили вместе, только мечтали о таком — ведь у Дениса была работа). Тася оставалась в Москве, брала трубку, получала эсемески и имейлы, даже порой отвечала на них, но как-то рассеянно, и после пары нелепых и скоротечных обид Денис понял: лучше ее в такие моменты не трогать. Потом она звонила сама: «Дениска, я соскучилась! Чего не звонил?»
Бесполезно было объяснять, что звонил только вчера, и даже застал дома, но — не вышло поговорить. И он отвечал: «И я ужасно соскучился, Таська, давай… давай сегодня вечером… а просто погуляем по Красной площади?» Она только смеялась в ответ, значит свидание было назначено. Чем нелепее место, тем лучше. Клубящийся шар нырял в сырой воздух московской зимы, в котором можно было гулять и целоваться. А главное — говорить.