Здесь был Шва

— Ничего подобного, — сказал Кроули с такой широченной улыбкой, что все его морщины вытянулись в прямые линии. — Это общественно-полезная работа.

6. Как будто у меня других дел мало, так теперь ещё и это

За ужином в тот вечер мой аппетит куда-то запропастился. Случались у меня, конечно, неудачи, но ещё никогда я не проваливался с таким треском. Пятьдесят четыре проигранных бакса — это цветочки. Вот Старикан Кроули, у которого мы теперь будем ходить по струнке — ягодки. Причём волчьи. Какой уж тут аппетит.

Весь ужин я занимался тем, что возил едой по тарелке. Родители не замечали — я же не Кристина и не Фрэнки. Когда сестрёнка отказывается есть, они тут же кидаются щупать ей лоб. Что касается Фрэнки, то отсутствием аппетита он не страдает никогда; наоборот, он вечно заграбастывает себе всю еду, за что ему постоянно достаётся. Однажды я попробовал захапать себе по примеру братца побольше — только для того, чтобы узнать, как на это отреагируют родители. Улучив минуту, когда я смотрел в другую сторону, Фрэнки стибрил чуть ли не половину содержимого моей тарелки. Вот тут-то родители и напустились на него; моих манипуляций они даже не заметили. Братец всегда жалуется, что мне всё сходит с рук. Ну что ж, у медали две стороны.

За весь ужин я, против обыкновения, не сказал и полслова — по-видимому, большая ошибка, потому что это сбило настройку тонкого семейного механизма.

Мама с папой затеяли дискуссию на тему, каким ковром выстлать наш недостроенный обустроенный подвал. Надо сказать, родители живут и дышат для того, чтобы цапаться друг с другом. Приведи их на берег океана — они и там тут же найдут, о чём поспорить: один станет доказывать, что вода сине-зелёного цвета, а другой — что зелёно-синего.

Однако за столом они ссорятся редко. Думаю, это потому, что во время еды кровь отливает от головы и приливает к желудку, что ставит тебя в стратегически невыгодное положение, ибо с мозгом, работающим не на полную катушку, поистине убийственного сарказма не изобретёшь.

Как уже упоминалось, беседа, начавшаяся с мирной дискуссии, постепенно накалилась и достигла градуса, при котором я бы непременно выдал какую-нибудь остроту, тем самым разрядив обстановку. Когда я её не выдал, дискуссия переросла в перепалку.

— Мы же договаривались, что положим ковровое покрытие «бербер»[18]! — говорит мама.

— Ни о чём мы не договаривались! Ковёр в подвале должен соответствовать стилю во всём остальном доме.

Да, разговор дошёл до фазы, когда изо рта его участников начинает вылетать еда. Фрэнки лишь качает головой, Кристина тянется за дневником, а я начинаю размышлять о собачьих ошейниках — наверно, потому, что после визита к Кроули ни о чём, кроме собак, думать не могу. Когда собаки слишком много гавкают, на них надевают такой, знаете, специальный ошейник, который при каждом гаве испускает мерзкий запах. Вообще-то это не отучает собак лаять, зато отвлекает их на достаточное долгое время, чтобы они забыли, о чём гавкали.

Я решил дать ковёрной перебранке разгореться пожарче, после чего со звоном бросил вилку на тарелку:

— Ёшкин пёс! Да положите дубовый паркет, купите каждый по ковру, какой вам нравится, и постелите их!

— Поосторожней с вилкой, тарелку раскокаешь! — говорит мама.

— Что? А кто будет платить за дубовый паркет? — гремит папа. — Ты, что ли?

— А у моей подружки в дубовый шкаф не залезают козявки, — сообщает Кристина.

— Значит, он не из дуба, а из кедра, — поясняет мама.

— Нам тоже надо бы соорудить кедровый шкаф, — говорит папа.

На том перепалка закончилась, перейдя в бесконечную беседу на разные отвлечённые темы, а я вернулся к передвиганию еды по тарелке. Никто даже не заметил, что я положил конец ссоре — точно также, как никто не обратил внимания, что я ничего не ем. Иногда я бы мог потягаться с самим Шва.

* * *

— Как думаешь, чтó он заставит нас делать? — спросил Шва, когда мы на следующий день медленно брели после школы к дому Кроули.

— Даже думать об этом не желаю.