Романтические искусствоведы прошлого пытались объяснить эти эстетические различия разницей характеров двух императоров, но сталкивались с определенными сложностями. В конце концов, Марк Аврелий был единственным властелином Рима, который оставил потомкам большое философское сочинение на греческом языке. В западной традиции оно обычно называется «Медитации», а по-русски его принято переводить по греческому подзаголовку, который придумали позднейшие переписчики, — «К самому себе» (иногда также «Размышления»). Из этих довольно темных записок вырисовывается портрет императора-стоика, который заботится лишь о том, чтобы не нарушить нравственный закон.
Но к концу II века н. э. Римская империя была уже не так благополучна, как сотней лет раньше. Впервые со времен Ганнибала варвары угрожали вторжением в Италию. Границы, которые Траян расширил, а Адриан зафиксировал, стали постепенно проседать. По всей империи прокатилось несколько эпидемий, по совокупной силе почти сопоставимых с «черной смертью» середины XIV века, когда в Северной Европе вымерло до половины населения. Налаженная система коммуникаций — дорог, морских путей, перевалочных пунктов, военных лагерей, — которой римляне по праву гордились, в сложной эпидемиологической обстановке работала на болезнь, а не против нее. В общем, времена были жестокие, и Марк Аврелий, несмотря на философские занятия и общее благодушие, провел значительную часть своего правления в военных походах. Один из биографов, отмечая великодушие императора, пишет, что ни один сенатор не был казнен по его прямому приказанию — комплимент довольно сомнительный.
Тем не менее, пытаясь разрешить противоречие между кровожадностью рельефов и характером императора, исследователи предполагали, что колонна была возведена после смерти Марка Аврелия его сыном Коммодом, которого в мягкосердечии заподозрить было трудно. Не исключено, что так и было: сохранилась надпись 193 года н. э. (то есть после смерти не только Марка Аврелия, но даже и Коммода), в которой императорский вольноотпущенник гордо сообщает о том, что его назначили смотрителем колонны и для этой цели разрешили построить домик на общественной земле рядом с памятником. С другой стороны, объяснять художественные особенности чего бы то ни было личными свойствами заказчика — идея очень романтическая, но не всегда плодотворная.
Рельефы на колонне Марка Аврелия ознаменовали переход от классического стиля к стилю поздней античности — а от него уже оставался лишь шаг до средневековых канонов, когда реализм и знание анатомии отступили на задний план перед символизмом и благочестием.
В каком архитектурном соседстве колонна стояла в античности — совершенно неизвестно. Возможно, за ней располагался храм обожествленного Марка Аврелия и его жены Фаустины (Фаустина следовала за мужем в ходе военных кампаний, получила от солдат прозвище «Мать лагерей» —
Пьедестал колонны к эпохе Возрождения частично погрузился в землю, и когда его расчищали, рельеф на нем стесали полностью, заменив надписью о реставрации времен папы Сикста V. Часть пьедестала по-прежнему скрыта под землей, а еще ниже, вероятно, к нему ведут каменные ступени — но их с античных времен еще никто не видел.
Буквально в двух шагах от этого памятника стояла еще одна колонна, посвященная апофеозу, то есть обожествлению, императора Антонина Пия. В отличие от колонн Траяна и Марка Аврелия, она не была украшена рельефом, а представляла собой простой гранитный ствол на резном постаменте, увенчанный статуей императора. К XVIII веку постамент погрузился глубоко под землю и только обломок колонны торчал над мостовой. В ходе строительных работ постамент раскопали и колонну хотели восстановить, но не успели — она пострадала от пожара и оставила память о себе только в виде материала, пошедшего на реставрацию Августова обелиска.
Между тем постамент произвел на публику сильное впечатление. С одной стороны он был украшен надписью, с двух других — весьма динамичной сценой, на которой римские всадники совершали торжественный объезд погребального костра (такая процедура называлась