Зажгите костры в океане

— Наш век — век специализаций. Кандидат наук по гайкам, кандидат по шайбам и кандидат по болтам, на которые надевают эти гайки и шайбы. Наукой гореть сейчас не стоит, потому что, ей-богу, вы, ребята, не решите, в чем ваше призвание, — в гайках или шайбах.

— В технике.

Чем-то странным веет сегодня от принцессы. Или я к ней придираюсь?

— А ваш вельбот что: шхуна или корвет? — вдруг спрашивает принцесса.

Я немного теряюсь.

— Шхуна! Корвет — корабль военный.

— Шхуна! Знаете, кто вы? Хотите я всех троих посвящу в сан рыцарей тундры?

Люся снимает с Мишкиного пояса финку и по очереди стукает нас по плечу. Она стоит на Коленях в узких брюках и свитере. Я замечаю, что у Люськи очень-очень тонкая талия. Мы с Лехой отводим глаза в сторону, Мишка смотрит ей в лицо.

— Ребята, — делает она неожиданный переход, — так вы сделаете мне два разреза вверх по течению?

— Давай я один их сделаю, — обращается ко мне Мишка. — За пару дней управлюсь, а вы пока в маршрут…

Но у нас нет сейчас двухдневных маршрутов. Мишка мой друг, но в то же время я ведь начальник отряда.

— Ладно, старик. Сделаем все втроем. Только потом… Сам понимаешь.

— Ой, спасибо! — хлопает Люська в ладоши. — Значит, так: два разреза. Седьмой и пятнадцатый километры от устья. Как делать — вы уже знаете. А я этим временем займусь описанием прибрежной.

— Зачем спешка-гонка? — спрашивает Леха. — Пойдем с нами.

— В Москву очень хочется, — смеется Люська. — Я забыла сказать вам, что эти летчики обещали залететь за мной через пару дней.

Так вот почему она слушала вертолет!

— Брось ты, Люся, этот вертолет, — говорю я. — Вертолеты будут. Но такой тундры, такого августа больше не будет. И таких поданных у тебя, принцесса, не будет.

Люся серьезно слушает.

Мы уходим чуть свет. Позавтракаем на месте. Люся еще спит. Мишка немного замешкался. Он нагоняет нас, как лось, перемахивая через кочки. В рюкзаках непривычное ботаническое снаряжение. Молчит Леха, молчу я, только Мишка весело посвистывает.

…Мы устали, как упряжные собаки. То ли работа непривычна, то ли просто ее много. Рвем травку, — это тебе на диплом, Люся! Считаем-пересчитываем кочки, — это за то, что у Мишки, кажется, закружилась голова. Считаем шаги, — это за то, что встретилась тебе девушка, так же как и ты, понимающая романтику. Что ж, поработаем!..

Мы сделали все как надо. В рюкзаках приятная трудовая тяжесть. Оказывается, когда сделано даже чужое дело, все равно приятно. В чьем-то дипломе, в чьей-то науке будет доля и твоего труда. Долой узость специализаций!

У палатки тихо. Наверное, наша принцесса работает на берегу.

— Трудяга, — говорит Леха и… замолкает. Мы смотрим туда же, куда и он. В центре выжженной костром площадки, на расщепленной палке, стоит дощечка, на которой Лехиной рукой выведено: «Берег принцессы Люськи». В щели палки торчит записка. Мишка быстро берет ее, потом протягивает нам, «Рыцари тундры, — читаем мы. — К сожалению, вертолет прилетел на день раньше. И мне с ним по пути. Для меня это очень удобно. Диплом — не диссертация, напишу без этих разрезов. А может быть, вы привезете их в Москву? Пока. Принцесса Люська».

Я смотрю на Мишку. Он берет рюкзак за уголки и медленно вытряхивает гербарий прямо на землю. Он молчит. Леха рывками опустошает свой рюкзак, подходит к дощечке, заносит сапог, и «Берег принцессы Люськи» летит в сторону.

— Зря ты, Леха, — спокойным голосом говорит Борода. — На свете Люсек — тыщи. Есть и другие. — И крепко втыкает дощечку на место.

Птаха в кустике вдруг тихонько пискает и взлетает на самую верхушку. Она качается на тонкой веточке и косит на нас черным блестящим глазом. У птахи желтая грудь и невзрачные серые крылья.

— Это что, канарейка? — спрашивает Леха.

Мы молчим.

Анютка, Хыш, свирепый Маккавеев Рассказ

— Эх, Хыш… Скоро? — спрашиваю я.

— Уже раскис, — говорит он, не оглядываясь, и перешагивает сразу через пять кочек.

Мы идем на юго-запад. Хыш и я. Идем к тем местам, где есть уличные репродукторы и нет кочек.

Перед моим носом качается сутулая спина. Вторые сутки.

— Терпи, салажонок, — повторяет Хыш. Я прикусываю от злости губу, но помалкиваю.

Возможно, я и есть салажонок по сравнению с ним, видавшим всякую жизнь человеком.

Мы идем искать справедливость. Усталая человеческая спина маячит мне на пути к ней.

…Два месяца назад верткий самолет АН-2 доставил в горы последнюю партию груза. Среди груза был и я — вновь испеченный представитель рабочего класса. Бывают у человека в девятнадцать лет всякие идеи, которые сажают его на кучу тюков и под грохот мотора несут в чертовски манящую неизвестность.

Самолет сел у подножья какой-то невеселого вида сопки. Был снег, был темный камень и загадочные бородачи, бежавшие навстречу. И три палатки. Я очутился в одной из них.