Завтрашний царь. Том 2

Друзья в обнимку пересекли подвысь. Сын прачки, исцелённый от ран, опирался коленом на деревянный обрубок.

Врага изгнав, не грех жениться!
Набравшись дерзости в боях,
Решил царевич к той девице
Заслать с подарочками свах…

Задник быстро сменили. Теперь он являл палаты дворца. Резные каменные столбы, высокие узорные своды. Даже вытащили «Огненный Трон» – большую плетёнку под рудожёлтыми покрывалами. Конечно, скомороший престол не мог налиться внутренним светом, столь памятным Светелу, но в том ли беда!

Когда все налюбовались дворцом, вышел царь – седовласый, величественный Гудим. Воссел на трон. Стал гладить пышную бороду.

Приблизился сын, горделивый красавец, увенчанный славой свежих побед. Снял пернатый шлем, преклонил колено, испрашивая отцовского благословения.

Но царь, родитель непреклонный,
Сказал сурово: «Не моги!
Возьмёшь царевну побеждённых,
Чтоб вечный мир блюли враги!»

Показалась и спряталась та самая царевна – чудище немногим краше соотчичей. Молодой полководец оглянулся, вскочил, яростно замотал головой.

Гудим тоже встал, негодующе указал десницей: «Прочь!»

Светел не уступил. Топнул ногой – почти как в Сегде перед воротами. Подвысь загудела.

Позоряне одобрительно закричали.

Грех противиться родительской воле, но царевича полюбили и уже болезновали о нём, как болезнуют о герое сказания. Ибо в песне властвует свой закон, не тот, что в каждодневном быту.

Кербога вышел вперёд:

А сын – своё. Коса на камень!
В те дни не знала шуток честь.
Ещё вчера повсюду славен,
Царевич попросту исчез…

Гудим так и стоял, гневно указуя перстом. Под ногами мятежника разверзлась западня и поглотила его.

Из грамот вымарано имя,
Второму сыну отошёл
Престол – и якобы другими
Страна избавлена от зол.

Царю поднесли пачку берёст, крупно исчёрканных письменами. Гудим картинным движением швырнул их долой с глаз. Под благословляющую руку бросился отрок, припал на колени, вскочил наследником трона. Запрыгал, довольный, даже показал язык позорянам. Кербога его этому не учил, однако пришлось как раз. Люди смеялись, гадали, которого из царей представлял забавный мальчишка.

Кербога продолжал:

Недолго сказывать осталось.
Печальна участь бунтаря…
Как будто вовсе не рождалось
Такого сына у царя!

О нём не плакала столица,
Не выли ратные рога.
Сын прачки в жёны взял девицу —
Стучала весело нога.

Вновь открылся задник с лугами, избами, солнечным небом. Дробным шажочком прошла гибкая Лаука, окрученная в деревенскую скромницу. Подбежали ребята, бросили ей на плечи свадебный плащ, покрыли головушку полосатой фатой. Сын прачки повёл невесту, бухая в подвысь подвязанным к колену обрубком. Следом пронеслась детвора, долетели звуки веселья, смачные шутки.

Кербога развёл руками:

Ещё сболтнула нам сорока —
Под звон и плеск заздравных чар
Играл на свадьбе той широкой
Слепой отчаянный гусляр…

Позоряне ахнули, застонали. Боевые соратники вывели распоясанного воеводу. Светел спотыкался, одетый в лохмотья. Лицо обнимала повязка со свекольными пятнами против глаз. На самом деле ослеплять было принято без пролития крови, но ради славного представления и от истины не грех отступить!

«Осмелишься ли?» – спросил накануне Кербога. Светел самоуверенно бросил:

«На что?»

«Иные верят, ребятище, будто слово, в урочный час сказанное на подвыси, имеет силу сбываться…»

Светел неволей вспомнил давнюю кощуну, гордый обет Сквары. Вздрогнул про себя, но вида не подал, усмехнулся:

«Значит, деду Гудиму царём быть?»

…Встав посреди подвыси, Светел… вновь гулко топнул ногой.

Об этом они с Кербогой тоже не договаривались, но позоряне взревели в полном восторге:

– Это он!

– Наш царевич!

– Не сломали его!

А Кербога завершил сказ, провозгласив чеканно, торжественно:

Да песня старая поныне
Всё теребит лежачий прах,
Всё ходит-бродит по равнине,
У побережья и в горах.

Светел устроил руки на струнах, заиграл. Какие свадебные напевы?.. Он их не помнил. Гусли рокотали, звали, звенели, кричали яростно и вдохновенно. Боевые песни Царской дружины витали, как огненные знамёна. Где-то за небоскатами трепетала, чуяла скорую гибель Чёрная Пятерь.

Позоряне ахали, охали, подбадривали героя свистом и криком.

За подвысью в лад гуслям пели дудка и зубанка, гудел бубен.

Мятежный царевич стоял на подвыси победителем, с гордо поднятой головой.