Завтрашний царь. Том 2

Толпа загудела. В какую сторону покачнётся, чьей кровушкой песочек обрызгает?

Об этой вражде дядя Ворон подкрылышам не рассказывал…

Ирше жаль было «андарха», стоявшего открыто и смело. Дядя Ворон небось сумел бы вмешаться. Задир на смех поднял бы и орудью не навредил. Так он их с Гойчином когда-то увёл от обидчиков. Ничего-то они пока не знали, не разумели!

Внимательный Гойчин заметил молодцов из опасного воинства, что встречало поезд у щельи. Эти, оказывается, привыкли ходить в толпе не хуже мораничей. Парни глядели решительно, но вперёд всех поспела толстуха, разносившая калачи. Сунула в ближайшие руки лоток, крытый стёганой полсткой…

– Держись, спасёныши! – поддал рядом с воронятами мужской голос. – Употчует, не прожуёте!

И точно. Толстуха насела на горлопанов – любо-дорого слушать:

– Это кто перед людьми речь держать взялся? Доброму Подсиверку прадедовским злочестием глаза выедать? Ишь, объявились славнуки самокровные! Мужи гордые!.. Вами, спрашиваю, гордится ли кто?

Заметно потускневшие обидчики попытались дать бой:

– Иди калачи натирай, тётя Репка.

Да ладно. Куда троим убогим против разошедшейся бабы!

– Сам беги во все пятки Болотника угощать, а то Ойдриговичи топью пройдут, не спасётесь! Ты, Векша! Тебя пьяного дочери на санках везли, то-то, верно, от гордости носы драли! Ты, Краснозоб! Тебе внучек мой на Кругу нос подрумянил, ты полгода потом про свинчатку клепал! – И дебелая бабонька засучила рукав. – А ну, становись! Я те голой рученькой всю рожу на сторону сверну!

Рученька была загляденье. Могутная, бело-румяная, привычная несчётными кадками вымешивать тесто.

Народ потешался. Веснушчатый Подсивер, кажется, переводил дух. Обидчики смутились вконец:

– Ну тебя, тётя Репка. С бабой тягаться – себя ронять…

– А мы чё, а мы враз! Всем миром уроним! – взвился шальной женский крик.

Этого самокровные не снесли, задёргали головами: кто? где?.. Натолкнулись на опасных воинов, звавшихся почему-то калашниками. Те стояли подбоченясь, смотрели невозмутимо. И вид у парней был… ну, такой… точно у Хотёна с Лыкашом перед острожанами. Вы уж, мол, как хотите, а будет по-нашему.

Вспомнив Хотёна, Гойчин двинул плечом, отчего под рубахой ёрзнул мягкий мешочек.

Воришка

Ирша первый вспомнил орудье, потянул друга прочь:

– У нас в Нетребкином острожке всемеро красных слов против здешнего знают!

Быть может, нужный им человек стоял прямо рядом. Так почему упорно кажется – не найдётся, пока всё купилище не обойдёшь?

Репка одёргивала рукава, широко улыбалась, готовая вновь хвалить свои калачи. В загородку выводили свежую пару быков, ярых, косматых, гневно мотающих рогатыми головами. Воронята замедлили шаг у высоких качелей, разукрашенных лапником. Парни катали нарядных девчонок, те взлетали в самый туман, повизгивали. Их, не помнивших солнца, мамки стращали Серой Рукой, готовой протянуться из пелены, уволочь беспечное чадо.

– Цыплю покатать бы, – вздохнул Ирша.

– Цыпля, поди, не то что эти визгухи. – Гойчин тоже вспомнил названую сестрёнку. – На Серую Руку у ней палка припасена!

– Сгодится новых ложек стращать, – оживился Ирша. И потянул носом. – Калачика, что ли, купить? Изведаем, такие ли у нас пекут, в Нетребкином острожке.

Дядя Ворон упреждал о лакомствах на торгу. Сказывал, усмехаясь, про молоденького орудника и коварный блин со сметаной. Дикомытский калач с его простым складом казался безопасным.

Впереди вновь запели струны и голоса.

Гудебные дружины сошлись за шатрами красного ряда, за балаганами гончаров. Народ стекался торопливыми ручейками. Одну ватагу воронята уже встречали, там правил русоволосый гусляр Небышек. Вторая была совсем незнакомая. И меж ними не ощущалось тёплого дружества, когда возможны лишь весёлые любки… да и те норовят в совместный пляс перетечь.

– Задерутся, – предрёк Ирша.

– Смотри, – шепнул Гойчин. Еле слышно, как привыкли в засадах.

Ирша посмотрел. В раздвинувшейся толпе стоял «их» купец, гнездарь Нечай. Как все, радовался дармовой потехе. Рядом торчали опасные молодцы из обоза. Достаточные гнездари в Торожихе по одному не гуляли, мало ли, всё же дикомыты кругом. Двое верзил, как и хозяин, лупили глаза на хищно кружившиеся ватаги, на яростно бряцающих гусляров…

…И никто из троих не видел ловкой руки в заплатанном рукаве, худых пальцев, коснувшихся Нечаевой мошны под полой распахнутой шубы… На всём торгу одним воронятам хватило выучки что-то приметить. А уж ласку тонкого лезвия, рассёкшего ремешки, даже они скорей угадали.

Миг – и ни руки, ни ножичка… ни Нечаева кошелька.

Утром он цеплял его к поясу, улыбаясь: «Дочкам, любимицам, гостинцев куплю…» И не забывал придерживать пятернёй. А теперь вот отвлёкся.

Ещё миг, и двое мораничей снялись с места. Плавно, без спешки, даже не переглянувшись.

Поди найди в толпе крадуна! Да только знающим людям ворожба не потребна. Тень движения, махры ветхого рукава, косой отблеск в глубине глаз… Мятый человечишко, сгорбившийся под шатром кузнеца, затравленно вскинулся, когда два нарядных отрока нависли над ним, перекрывая путь к бегству.

– Вы что, ребята? Вы что?..