Завтрак в кафе «Готэм»

Это – первое упоминание о еде с того момента, когда я присоединился к ним – словно бы предварило разразившиеся ужасы, и я помню, как от одного из соседних столиков на меня повеяло запахом лососины. За две недели, после того как я бросил курить, мое обоняние удивительно обострилось, но я не считаю это такой уж удачей, и особенно когда речь идет о лососине. Прежде она мне нравилась, но теперь я не выношу ее запаха, а о вкусе и говорить нечего. Для меня она пахнет болью и страхом, и кровью, и смертью.

– Он начал, – сказала Диана сердито.

«Ты начала, ты перевернула квартиру вверх дном, а потом ушла, когда не сумела найти того, что тебе требовалось», – подумал я, но промолчал. Хамболд явно не шутил: если мы начнем это школьное дерьмо, «нет, не я, нет ты», он возьмет Диану за руку и уведет ее. Его не остановит даже перспектива выпить еще.

– Ладно, – сказал я мягко... и поверьте, этот мягкий тон дался мне очень нелегко! – Что дальше?

Естественно, я знал: перечисление обид, иными словами, дерьмовый список претензий Дианы. И еще много о ключе к сейфу. Вероятно, единственное удовлетворение, какое мне удастся извлечь из этой отвратительной ситуации, сведется к тому моменту, когда я заявлю им, что дубликата они не получат, пока судебный исполнитель не вручит мне письменного распоряжения судьи предоставить его. С тех пор как Диана отбыла из моей жизни, я к содержимому сейфа не прикасался и не собирался к нему прикасаться в ближайшем будущем... но и она не прикоснется! Пусть грызет сухари и пытается свистнуть, как говаривала моя бабушка.

Хамболд извлек пачку листков, сколотых цветной причудливой скрепкой, из тех, которые изготовляют на заказ. И мне пришло в голову, что я явился сюда катастрофически неподготовленным к этой встрече – и не только потому, что мой адвокат где-то сейчас вгрызается в чизбургер. У Дианы – новое платье; у Хамболда – его кейс на заказ; а у меня – только новый зонтик в солнечный день. Я поглядел вниз, туда, где он лежал возле моего стула, увидел, что на ручке все еще висит ярлычок с ценой, и у меня запылали уши.

Зала благоухала (как большинство ресторанов с тех пор, как в них запретили курить) цветами, вином, свежемолотым кофе, шоколадом, только что испеченными булочками – но особенно ясно я различал запах лососины и, помню, подумал, что если смогу есть здесь, то, вероятно, смогу есть где угодно.

– Главные проблемы, указанные вашей женой – по крайней мере пока, – это ваше равнодушие к ее работе и неспособность доверять в личном плане, – сказал Хамболд. – Относительно второго должен указать, что ваше нежелание открыть Диане доступ к сейфу, принадлежащему вам обоим, вполне исчерпывает вопрос о доверии.

Я открыл было рот, намереваясь указать, что с доверием не все так просто, что я не доверяю Диане – она вполне способна забрать все и присвоить. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, меня перебил метрдот. Он не только кричал, но и визжал – я постарался передать это, однако сплошная цепочка "и" не дает представления о реальном звуке. Казалось, все нутро у него полно пара, а в горле засел свисток, предупреждающий, что чайник закипел.

– Эта собака... Иииииии!.. Я вам без конца повторял про собаку... Иииииии!.. Все это время я не могу спать... Ииииии!.. Она говорит, порежь себе лицо, дырка эта!.. Ииииии!.. Как ты меня доводишь!.. Ииииии!.. А теперь ты притащил эту собаку сюда... Ииииии!

В зале, конечно, сразу воцарилась тишина. Все перестали есть, перестали разговаривать, когда худая, бледная, одетая в черное фигура зашагала по центральному проходу, выдвинув голову вперед, быстро перебирая длинными, как у цапли, ногами. Теперь на лицах не было ни единой улыбки, только изумление. Бабочка метрдота повернулась на полные девяносто градусов и теперь смахивала на стрелки часов, показывающие шесть. Руки он заложил за спину и немного наклонялся вперед от талии, так что мне вспомнилась иллюстрация в моем учебнике литературы для шестого класса, изображавшая Икебода Крейна, злополучного школьного учителя, созданного Вашингтоном Ирвингом.

И смотрел он на меня, приближался он ко мне. Я уставился на него, ощущая себя почти загипнотизированным – как бывает во сне, когда тебе снится, что ты должен сдавать экзамен, к которому не готовился, или что ты сидишь совсем голый на обеде в твою честь в Белом доме, – и, возможно, я продолжал бы сидеть так, если бы не Хамболд.

Я услышал, как скрипнул его стул, и посмотрел в его сторону. Он стоял, выпрямившись, небрежно держа салфетку в одной руке. Вид у него был удивленный, но и разъяренный. Я внезапно понял две вещи: что он пьян, сильно пьян, и что он усмотрел в происходящем оскорбление и его радушию. И его компетентности. В конце-то концов ресторан выбрал он, и поглядите – главный церемониймейстер сорвался с катушек!