Завтрак у Sotheby’s

Сигоу, Эдвард (1910–1974). Решительно заурядный художник, автор пейзажей в нарочито импрессионистическом стиле, неизменно приводящих на память английские виды, даже если они изображают Францию или Италию. Любим английской глубинкой.

Одна из соблазнительных цыганок Уильяма Рассела Флинта (Уильям Рассел Флинт. Николетт. Холст, масло. Не датирована)

Флинт, Уильям Рассел (1880–1969). Блестяще владевший живописной техникой и предпочитавший писать соблазнительных юных цыганок, которые одним движением сбрасывают пышные сборчатые юбки, Флинт производит то же впечатление, какое произвел бы Огастес Джон, закажи ему что-нибудь подобное журнал «Плейбой». Флинт был очень искусным художником, хотя и с несколько ограниченным репертуаром. Одну из его работ продали на аукционе за триста тысяч фунтов, то есть значительно дороже, чем любую картину Огастеса Джона.

Шарп, Доротея (1874–1955). Тоже нашла для себя сюжет, чрезвычайно популярный у зрителей: ее брендом стали дети, играющие на солнечных пляжах.

Эдцард, Диц (1893–1963). Начинал весьма многообещающе. Автопортрет 1913 года написан в почтенном экспрессионистском стиле; если не очень присматриваться, его можно принять и за работу Отто Дикса. Однако впоследствии Эдцард превратился в этакого немецкого Марселя Дифа, бесконечно тиражировавшего хорошеньких девиц, которые без усилий воспринимались публикой.

Models and muses Модели и музы

Модель – одно из клише в наших представлениях о мире искусства. Вот она, совершенно обнаженная, часами сидит перед мужчиной с карандашом или с кистью в руке, а он внимательно, в мельчайших деталях, изучает ее тело. Или перед группой мужчин, если это натурный класс. Ситуация действительно очень и очень сексуальна.

Некоторые художники пытаются как-то завуалировать этот ореол чувственности. Например, Матисс, когда писал обнаженную натуру, облачался в подобие белого халата, точно доктор, занятый медицинским обследованием, в котором сексуальная привлекательность объекта не играет никакой роли. «Смотрите, – словно говорил белый халат, – пышные округлости, которые я запечатлеваю на холсте, – всего лишь округлости; с таким же успехом я могу писать пейзаж, в котором груди и ягодицы – холмы, а плавная линия бедер повторяет очертания морского берега или изгибы реки».

Но на каждого Матисса найдется ван Донген, бесстыдно тщившийся получить от натурщицы все и заявлявший, что «самый прекрасный пейзаж – женское тело», или Пикассо, который не давал натурщицам покоя, словно приапический сатир. Или даже Делакруа: вот он со своей натурщицей Эмилией 24 января 1824 года: «Сегодня снова возобновил работу над картиной [„Резня на Хиосе“]. Я сделал набросок, а потом стал писать красками голову и грудь мертвой на переднем плане. Я снова „la mia chiavatura dinanzi colla mia carina Emilia“ [вставил ключ в замочную скважину моей дорогой Эмилии]. Это нисколько не уменьшило моих восторгов. Надобна юность, чтобы наслаждаться такой жизнью». На самом деле и преклонный возраст не препятствовал связям с натурщицами. В сентябре 1856 года Форд Мэдокс Браун записывает со смешанным чувством неодобрения и восторга: «Семидесятилетний Малреди соблазнил юную натурщицу, голову которой использовал для картины, и теперь она ждет от него ребенка, а старина Пикерсгилл был обнаружен на ковре в своем собственном доме en flagrant délit[19] с горничной, которая споткнулась о него с ведерком для угля».

Будучи профессиональной натурщицей, вы можете сделать неплохую карьеру, если захотите. Первый шаг – стать любимой моделью какого-нибудь художника; второй, куда более честолюбивый, – стать его музой. Муза – это что-то загадочное и необыкновенное. «Ей достаточно было взглянуть на мужчину, положить руку ему на плечо, и он тотчас осознавал, что именно такое выражение лица он безнадежно искал столь долго для своей картины, не в силах воплотить художественный замысел. Именно она ниспосылала творческие озарения этим тоскующим бардам, до ее появления терзаемым муками бессилия». Так писатель Фрэнк Сёрвейс судит о Дагни Юль, соблазнительной норвежке, которая попеременно то мучила, то вдохновляла Эдварда Мунка и целый сонм других художников и поэтов в Берлине начала девяностых XIX века.