Завтрак палача

Разразился грандиозный мировой скандал. Дело запахло международным трибуналом и отставками. Мир дал легкий крен. Испугались даже русские, о которых там почти ничего дурного не говорилось. За редким, правда, исключением. Думаю, испугались они даже не самой информации этого сбрендившего анархиста (она во многом им была выгодной), а того, что дурной пример заразителен и, неровен час, какому-нибудь такому же правдолюбцу у них тоже захочется сомнительной славы.

Ни в коем случае нельзя потакать подобным истерикам! Лучше чего-то не знать о противнике, чем поддержать опасный прецедент, который рано или поздно обернется режущей частью против тебя самого. В этом случае противников не бывает, а есть одна сторона и другая. На той, другой, — всегда один лишь правдолюбец. Это принципиально! Система должна быть нерушимой. Только тогда она будет служить всем. А как же иначе успешно воевать друг с другом и праздновать общие победы?

Этот американец сразу ударился в бега. Меня с моими парнями из Сан-Паулу (тогда наш офис располагался в самом центре города в высоченном небоскребе) наняла его невеста, чтобы мы переправили жениха в колумбийскую сельву и спрятали у тамошних отмороженных на всю голову партизан. Ей почему-то казалось, что эти никого никому не выдают и вообще не такие уж они отмороженные, как о них говорят. Всего лишь в этом смысле — «отмороженные».

Парень очень собой гордился, пока не умер от укуса змеи во время сна в доме одного из партизан, в той самой сельве, в забытой богом деревушке. По-моему, змея не только укусила его, но и сожрала без следа все его флешки, на которых были аккуратно записаны остальные документы. Во всяком случае, их при нем так и не нашли. А еще какая-то змея, неверное, уже другая, умнее той, что из сельвы, поглотила и все оставшиеся файлы.

Думаю, сеньора Бестия тоже напрасно решила рассориться со всем миром.

Ей дали это убедительно понять. И вот однажды появился представитель нашего парк-отеля, очень самоуверенный юрист, который предложил ей защиту на продолжительное время в обмен на перечисление огромной суммы на счет компании, то есть парк-отеля. Она теперь якобы ни в чем не будет нуждаться, ее никто никогда не найдет, потому что тут нет электронной связи с продажным человечеством, нет выхода во всемирную паутинную помойку. Зато у нее будет время все обдумать и решить.

Не знаю, что еще ей сказал наш человек, но она очень быстро оказалась здесь. Со всеми своими деньгами и со своей тоской.

Ее уже нет среди живых. Поэтому я и решился кое-что рассказать, но кое-что все же слегка приврал. О том, как она покинула наш беспокойный мир, расскажу чуть позже, потому что это не менее важно, чем то, как она жила в нашем общем мире пятьдесят лет. Особенно последние двадцать.

* * *

Большинство клиентов уже заканчивали трапезу. Почему-то они, не любя друг друга и редко доверяя друг другу хотя бы слово или даже простой кивок, являются в основной ресторан почти одновременно. Это меня раздражает, так как мне и еще четверым официантам смены приходится крутиться вокруг их столиков и удовлетворять гастрономические капризы. А они у всех разные, порой даже странные.

Покойный Иван Голыш, например, любил исключительно русскую кухню, и нашим поварам пришлось близко познакомиться с изысками этого стола. Впрочем, назвать изыском, скажем, их винегрет, язык не поворачивается. Это просто мелко нарубленный салат, в котором превалирует хорошо проваренная свекла. В европейской кухне свекла вообще крайне редко употребима, а у русских она присутствует во многих блюдах. Еще он любил русский борщ и селедку «под шубой», или просто натертую свеклу с чесноком и майонезом. Кроме него и Товарища Шеи этого никто никогда не заказывал.

Впрочем, вру, немец. Сухой старец рептилия герр Штраус. Он тоже имел склонность к некоторым блюдам русской кухни. Во всяком случае, иной раз хлебал их борщ или капустные щи, а порой даже закусывал рюмку шнапса жирной селедкой. Из-за них мы держали одного специалиста по русской кухне и закупали необходимые продукты.

А еще для немца варилась жуткая штука, которую русские у себя называют студнем, или холодцом. Это такой застывший говяжий или свиной бульон с кусками мяса и чеснока. Одного нашего француза однажды прямо-таки вывернуло наизнанку, когда он ненароком увидел это русское блюдо на столе у старого немца. Я однажды его украдкой попробовал. Если бы не слишком аппетитный вид, то после третьей рюмки водки вполне сошло бы. Припоминаю, что моя мама делала нечто подобное раз или два. Но у нас это не оценили должным образом. Все-таки эти русские очень уж особенные натуры. И в кухне, и в жизни.

Меня удивляло, что немец с удовольствием лакомится русской кухней. Однако наш шеф-повар, нидерландец, сказал мне, что русская кухня подходит немцам, а немецкая — русским.

— Они все одинаковые, — говорил он, покачивая огромной, тяжелой башкой в белом крахмальном колпаке. — Только немцы богаче каждый в отдельности, а русские — лишь в целом, зато по отдельности русские в большинстве своем нищие.