На профессоре уже ничего не оставалось, кроме полосатых кальсон, носков, подвязок и профессорской шапочки. Выглядела она так:
Ни одного слова насчет профессора, или студенток, или университета в книжке Траута не было. Эта книга была написана в виде послания, адресованного Создателем вселенной единственному обитателю этой вселенной, обладавшему свободой воли.
Что же касается рассказа в журнале
Когда Траут купил журнал, кассир решил, что он не то пьяный, не то слабоумный. Чего там он увидит, кроме полуодетых дамочек, подумал кассир, ножки они, конечно, задирали, но на них были штанишки, разве можно их сравнить с «норками нараспашку», которые продавались в глубине лавки?
– Надеюсь, получите удовольствие, – сказал кассир Трауту. Этим он хотел сказать, что Траут там найдет картинки, глядя на которые можно будет самоублажаться, так как все эти журналы издавались именно с такой целью.
– Это для фестиваля искусств, – сказал Траут.
Что же касается самого рассказа, то он назывался «Плясун-дуралей», и, как во многих произведениях Траута, в нем говорилось о трагической невозможности наладить общение между разными существами.
Вот сюжет рассказа. Существо по имени Зог прибыло на летающем блюдце на нашу Землю, чтобы объяснить, как предотвращать войны и лечить рак. Принес он эту информацию с планеты Марго, где язык обитателей состоял из пуканья и отбивания чечетки.
Зог приземлился ночью в штате Коннектикут. И только он вышел на землю, как увидал горящий дом. Он ворвался в дом, попукивая и отбивая чечетку, то есть предупреждая жильцов на своем языке о страшной опасности, грозившей им всем. И хозяин дома хоккейной клюшкой вышиб Зогу мозги.
В кинотеатре, где сидел Траут, держа свой пакет на коленях, показывали только скабрезные фильмы. Музыка тихо баюкала зрителей. На серебряном экране молодой человек и молодая женщина безмятежно почмокивали друг дружку в разные места.
И Траут, сидя там, сочинил новый роман. Героем романа был земной астронавт, прилетевший на планету, где вся животная и растительная жизнь была убита от загрязнения атмосферы и остались только гуманоиды – человекообразные. Гуманоиды питались продуктами, добываемыми из нефти и каменного угля.
В честь астронавта – звали его Дон – жители планеты задали пир. Еда была ужасающая. Разговор шел главным образом о цензуре. Города задыхались от кинотеатров, где показывали исключительно непотребные фильмы. Гуманоидам хотелось бы прикрыть все эти кинотеатры, но так, чтобы не нарушать свободы слова.
Они спросили Дона, представляют ли порнофильмы такую же опасность на Земле, и Дон сказал: «Конечно». Они поинтересовались, действительно ли на Земле показывают очень похабные фильмы. Дон сказал:
– Хуже некуда.
Это прозвучало как вызов. Гуманоиды были уверены, что их порнофильмы переплюнут любой земной фильм. И тут все расселись по пневмокебам и поплыли в порнокино на окраине.
Был перерыв, и Дон успел поразмышлять – что же можно придумать гаже, чем те фильмы, которые он видел на Земле? И он даже почувствовал некое возбуждение еще до того, как начался фильм. Женщины из публики тоже были распалены и взволнованы.
Наконец свет погас, и занавес раздвинулся. Сначала на экране ничего не было. Слышалось только чавканье и стоны через динамик. Потом появилось изображение. Это были первоклассные кадры – гуманоид мужеского пола, евший нечто вроде груши. Камера переходила с его губ и языка на зубы, блестевшие от слюны. Ел он эту грушу не торопясь. Когда последний кусок исчез в его слюнявой пасти, камера крупным планом остановилась на его кадыке. Его кадык непристойно прыгал. Он удовлетворенно рыгнул, и на экране показалась надпись на языке этой планеты:
Конец
Все это, конечно, было липой. Никаких груш на планете не было. И фильм про грушу был просто короткометражкой, чтобы публика успела поудобнее усесться.
Потом начался самый фильм. В нем участвовали мужская и женская особь, двое их детей, их собака и их кот. Они непрерывно ели – целых полтора часа: суп, мясо, бисквиты, масло, зелень, овощи, картофельное пюре с соусом, фрукты, конфеты, пирожные. Камера все время была примерно в футе расстояния от их сальных губ и прыгающих кадыков. А потом отец поднял на стол и собаку и кота, чтобы они тоже могли принять участие в этой оргии.
Через некоторое время актеры наелись досыта. Они так обожрались, что глаза у них полезли на лоб. Они еле двигались. Они сказали, что теперь они, наверно, с неделю ничего не смогут проглотить. Они медленно убирали со стола. Переваливаясь, они прошли на кухню и там выкинули фунтов тридцать недоеденной пищи в мусорный ящик.
Публика сходила с ума.