Завтра вновь и вновь

Неловко обсуждать труп в оживленном кафе, но за ближайшими столиками все были погружены в собственные потоки дополненной реальности, болтали с невидимыми собеседниками или сгорбились над своим кофе, забывшись в личных фантазиях. Никто не обращал на меня внимания.

– Запрос № 14502, Ханна Масси, – сказал Куценич. – Ты отметил, что ее записи в Архиве повреждены.

– Кто бы ни пытался скрыть убийство, это сделано топорно, – ответил я. – Повреждения Архива – как отпечатки пальцев, но отпечатков пальцев миллионы, и нужно время, чтобы в них разобраться.

– Ты себя погубишь. Понимаю, сейчас у тебя тяжелый период, и я тебе сочувствую, честно, но хочу быть уверен, что ты занят делом. Прошло несколько месяцев с тех пор, как ты ее обнаружил. Пора с этим разобраться. Тебе нужна помощь? Можешь взять неоплачиваемый отпуск. Мы перераспределим твои дела.

– Не нужен мне отпуск, – отрезал я. – Я не могу позволить себе отпуск.

– Что говорит твой врач?

– Давай не будем вмешивать сюда личное. Не надо сворачивать на личные проблемы.

– Ты занимаешься сложной работой, – сказал он, слегка смягчившись. – Ты всегда тщательно ведешь расследование, но в твоем отчете есть пробелы. Существенные пробелы. Что насчет родителей жертвы? Друзей? Ты даже не описал ее последние часы.

– Последних часов пока нет. Я проследил ее до места исчезновения, но умерла она не там. Она была в колледже, на лекции по психологии, о взаимодействии человека и компьютера. После занятий она пересекла студенческий городок и вошла на нижний уровень парковки на Пятой авеню, на углу с Морвуд-авеню. Там нет камер слежения. Оттуда ее и забрали.

Я свернул изображение Куценича и уставился в кофе, на его поверхности мерцали сведения о питательной ценности. В Архиве обнаружился пробел с того времени, когда она вошла на парковку, и до момента, когда я обнаружил ее тело у реки. Камеры слежения установили на парковке только через несколько недель после ее исчезновения, полно записей из нижних уровней через несколько недель и месяцев, на них охранники объезжают территорию на карах, но уже слишком поздно.

– Надо как-то ограничить рамки твоего расследования. Страховой компании «Стейт фарм» нужно лишь знать, как она умерла, – сказал Куценич. – Задокументированная причина смерти, только и всего. Резюме на страничку. А когда мы будем уверены, что имеем дело с убийством, я зарегистрирую ее смерть в ФБР – если мы не поступим как полагается, это повлечет за собой неприятные последствия. Нужно придерживаться расписания. Я не могу позволить, чтобы ты несколько дней или даже недель не показывался.

– Я нашел ее тело, – напомнил я, подумав о весенних дождях, размывших неглубокую могилу. – Именно я.

– Слушай, Доминик, если ты собираешься и дальше заниматься этой работой, научись видеть общую картину. Нельзя просто зарыться в расследование и забыть обо всем остальном. Ты должен понять, что, когда я встречаюсь со страховой, ее люди могут быть в восторге от наших находок, от проделанной тобой работы, но первым делом зададут вопрос: «Почему вы не сказали нам, как она умерла?» Эти сведения для них стоят денег, а они пекутся о деньгах, а не о девушке. Ты должен думать о том, каким выглядит эффективный результат в их глазах.

– Им плевать, кто ее убил, а нужно лишь знать, что ее убили, – сказал я. – Разве не так? Хочешь, чтобы я не занимался тем, как это случилось? Я так не могу, Куценич. Уже несколько недель стоит мне закрыть глаза, и я вижу ее.

– Все эти образы – не реальность, – напомнил он. – Ты погружаешься в Архив, и если не будешь осторожным, то забудешь, что это не реальность. Ты слишком много времени посвящаешь наблюдению за смертью людей, это может на тебя повлиять. Ничего страшного, если сейчас ты не способен продолжить расследование, если не можешь работать.

– Что значит «забудешь, что это не реальность»? Все это произошло в реальности.

– Загрузи несколько часов и поработай с ними, – велел он. – К вечеру мне нужно что-нибудь новое.

– Ладно, ладно, – заверил я его, но все равно весь день отлынивал от работы.

Погрузился я в библиотеке Маунт-Плезант, подключившись к их публичному вай-фаю из высокого кресла в зале правительственных документов и оставшись невидимым для библиотекарей за стойкой. Здесь я в полном уединении, никто меня не побеспокоит. Дурь продают в пластиковой упаковке, серо-коричневыми семиугольниками, при погружении я принимаю одну порцию. Я проглотил таблетку не запивая. Потом закрыл глаза и утонул в сладкой истоме, дыхание стало глубже.