Завоеватель

На глазах Хулагу огромные ворота раскрылись стараниями рабов, которых хлестали плетьми. Царевич уже вспотел, а солнце припекало и припекало. Смуглый от природы, до этой бесконечной осады он не знал, что такое солнечный ожог. Сейчас же первые утренние лучи жгли не хуже раскаленного железа. От пота саднило кожу, а когда тот капал с бровей и ресниц, болели глаза, и Хулагу то и дело моргал. Он очень старался поддерживать здоровье и бодрость воинов, но беспросветная скука осады напоминала сыпь, медленно поражающую кожу внешне здоровых людей. Только подумал о сыпи – зачесались волдыри в промежности. Из-за опасности заражения вскрывать их шаман не решался, но, укрывшись в юрте, Хулагу безжалостно их давил, пока боль не становилась невыносимой. На пальцах оставалась белая маслянистая жидкость, едкий запах которой царевич чувствовал даже сейчас, в ожидании халифа.

По крайней мере, скоро осада закончится. Багдадцы уже дважды пытались ее прорвать, оба раза по реке. Первый раз за речными воротами построили лодочки. С берега в беспомощных пассажиров швыряли кувшины с гарным маслом, потом обстреляли горящими стрелами. Кто погиб в тот день, Хулагу не ведал. Искореженные тела не опознаешь, даже если бы ему очень этого хотелось.

Вторая попытка оказалась затейливее. Шестеро вымазали тела маслом и сажей, а в качестве опоры использовали стволы деревьев, которые втыкали в мягкое дно. Им удалось добраться до понтонов, построенных монгольскими воинами. Дозорный высмотрел беглецов на воде, воины натянули луки, и начался прицельный отстрел. Смеясь, стрелки хвастались друг перед другом убитыми. Хулагу не знал, но, возможно, именно это стало роковым ударом по надеждам халифа, который днем позже предложил встретиться за пределами Багдада.

Царевич хмуро смотрел, как бесконечно длинная свита выезжает из города. Он снова потребовал сдать Багдад, но халиф не ответил, решив дождаться личной встречи. Свита двигалась небольшой колонной, и Хулагу считал, сколько в ней всадников. Две сотни, три, а то и четыре. Наконец ворота закрылись – всадникам халифа осталось сопроводить господина к монгольскому военачальнику.

Всю предыдущую ночь Хулагу готовился к встрече. Шатра, который вместил бы свиту Аль-Мустасима, у него не было, поэтому он велел очистить большой участок от камней, положить подушки и поставить грубые деревянные скамьи, почти как в урусских церквях. Никакого алтаря – простой стол да два стула, для царевича и халифа. Командиры Хулагу постоят, готовые обнажить мечи при малейшем намеке на измену мусульман.

Царевич знал, что дозорные халифа видели его приготовления со стен и наверняка о них доложили. Небольшая колонна двигалась точно к расчищенному участку, и Хулагу улыбнулся, наблюдая за ритмичным шагом багдадских коней. Никаких ограничений – он позволил Аль-Мустасиму взять столько людей, сколько тот пожелает. Десять туменов окружили Багдад, и Хулагу позаботился, чтобы халиф по пути от ворот увидел до зубов вооруженных всадников. Намеки должны быть предельно ясными.

Самого халифа везла колесница, запряженная парой крупных меринов. Хулагу удивленно уставился на правителя Багдада, называвшего себя светочем ислама. Разве это воин?! Руки, стиснувшие передний край колесницы, пухлы, как подушки; глаза, высматривающие ханского брата, заплыли. Хулагу молчал, пока Аль-Мустасим с помощью слуг спешивался. Китбука проводил гостя к деревянным скамьям, а царевич спросил себя, чего, собственно, он ждет от встречи. Наконец халиф и его свита расселись. Хулагу втянул щеки. По сути, встреча эта не более чем лицедейство: халиф якобы сохраняет крупицу достоинства, которого у него нет и в помине. Как бы то ни было, просьбу встретиться Хулагу не отклонил, даже не спорил об условиях ее проведения. Главное, Аль-Мустасим готов торговаться. Дозволено это лишь халифу, и царевич в очередной раз подумал, какие сокровища скрывает город, известный как пуп земли. Каких только сказаний о Багдаде он не слышал – легенды о древних нефритовых доспехах и копьях из слоновой кости, о священных реликвиях и статуях из литого золота в три человеческих роста высотой… Хулагу жаждал увидеть эти сокровища. Из золота он отливал слитки и грубые монеты, но мечтал о трофеях, которые потрясут обоих братьев – и Мункэ, и Хубилая. Даже хотел присвоить местную библиотеку: пусть Хубилай знает, что она у него. Богатства много не бывает, но почему бы не стать богаче братьев?

Грузный халиф опустился на скамью. Хулагу, сжимая и разжимая кулаки, занял свое место и холодно посмотрел в слезящиеся глаза Аль-Мустасима. Солнце напекало затылок, и царевич уже собрался приказать поставить навес, когда увидел, что яркие лучи падают прямо Аль-Мустасиму в лицо. Персидской крови вопреки, жару толстяк переносил с трудом. Хулагу кивнул гостю.

– Что ты намерен предложить мне, халиф? Свой город или свою жизнь?

* * *