Завоеватель

Гуюк вскочил на коня, упиваясь своей силой и молодостью. Щеки разрумянились. Неподалеку стояли два командира минганов, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Гуюк жестом подозвал слугу, и Анар, с трудом удерживая охотничьего орла, приблизился. И слуга, и орел притихли. Хан поднял правую руку в длинной, до самого локтя, кожаной перчатке. Орел опустился ему на руку, и Гуюк завязал опутинки. В отличие от соколов, орел колпачки не жаловал. Он сидел с непокрытой головой, глаза его так и блестели. На миг птица отчаянно захлопала крыльями, показывая белый пух. Гуюк отвернулся от сильного ветра, и орел успокоился. Хан погладил его по голове, остерегаясь кривого клюва, которым птица легко может порвать горло волку.

Едва орел успокоился, Гуюк свистнул, и один из командиров мингана приблизился с низко опущенной головой. Казалось, он не хочет ничего видеть и ничего знать. Гуюк улыбнулся такой осторожности, понимая, в чем дело. Жизнь этого человека зависела от неосторожного взгляда и небрежно брошенного слова.

– Сегодня вечером поеду охотиться на восток, – объявил Гуюк. – Дозорные отозваны?

Командир мингана молча кивнул в ответ.

Сердце Гуюка бешено колотилось, голос его казался придушенным. За месяц похода он выезжал уже на седьмую охоту – и всякий раз трепетал от страсти, которую не испытывал даже с молодой женой в Каракоруме.

– Если понадоблюсь, пошли гонца на восток.

Командир мингана поклонился, по-прежнему не поднимая глаз. Такая деликатность Гуюку нравилась. Без лишних слов он кивнул Анару, и оба поскакали прочь из лагеря. Хан легонько придерживал орла, который рвался вперед.

Воины, попадавшиеся навстречу, опускали голову. Гуюк же ехал по высокой траве, гордо расправив плечи. Здесь паслись десятки тысяч расседланных коней. Огромный табун напоминал тучу; за ночь он вчистую съедал траву на огромной равнине. Здесь тоже встречались воины, ночующие вместе с лошадьми. Некоторые, завидев всадников, приближались, но, сообразив, что перед ними хан, замирали, становясь слепыми и глухими.

Пока Гуюк ехал мимо стад, вечерний свет понемногу мерк. С каждой милей невидимая ноша таяла, и хан расправлял плечи. Настроение улучшалось. Тени удлинялись, и Гуюку вдруг захотелось погоняться за ними, как в детстве. Здорово, что можно хоть на время отбросить серьезность. Она-то и угнетала его. А еще груз проблем, давивший на плечи… В лагере его дни заполнены обсуждением тактики, рапортами, взысканиями… Гуюк аж вздохнул. Он жил ради золотых мгновений вроде этого, ради возможности отрешиться от всего и побыть самим собой.

Милях в пяти к востоку от лагеря они с Анаром нашли ручей, который так долго тек по равнинам, что едва не пересох. У ручья росли деревья, и Гуюк выбрал место, где сгущались тени, чтобы насладиться покоем и одиночеством. Для хана они на вес золота. С момента пробуждения до последних встреч при свете факелов, перед самым отходом ко сну, Гуюка постоянно окружали люди. Просто слушать журчание ручья было счастьем.

Гуюк развязал опутинки вокруг ног орла, дал птице приготовиться и подбросил ее в воздух. На сильных крыльях орел быстро набрал высоту и закружил в сотнях футов над ним. Для охоты было поздновато, и Гуюк подумал, что орел далеко не улетит. Он развязал приманку, размотал веревку и с гордостью взглянул на орла. Его темные перья отливали красным, а благородством он не уступал Гуюку – происходил от птицы, которую сам Чингисхан поймал еще ребенком.

Гуюк начал вращать приманку все быстрее и быстрее, пока веревка стала не видна. Орел покружился и, камнем упав вниз, на миг исчез за холмом. Хан улыбнулся: повадки птицы он знал хорошо. Тем не менее орел удивил его – появился сбоку, а не оттуда, куда он смотрел. Гуюк углядел темный силуэт с расправленными крыльями – орел бросился на приманку и с криком принес ее на землю. Гуюк тоже крикнул, хваля орла, и рукой в перчатке протянул ему кусок сырого мяса. Орел жадно набросился на угощение, а хан завязал опутинки и поднял его повыше. Было бы посветлее, устроили бы охоту на лис или зайцев, но вечер быстро вступал в свои права. Успокоившегося орла Гуюк привязал к передней луке седла.

Пока он занимался орлом, Анар лежал на земле, постелив толстую попону. Молодой человек не первый день служил хану, но по-прежнему нервничал. Вот Гуюк снял перчатку и на миг застыл, наблюдая за слугой. Осклабился – вышла ленивая улыбка хищника.

Но тут же она померкла: Гуюк услышал вдали стук копыт и звон колокольчиков. Он поднял голову, негодуя, что к нему посмели приблизиться. Даже гонцу не следовало мешать ему в этот вечер. Гуюк сжал кулаки и, чувствуя себя неловко, застыл в ожидании неведомо кого. Этого неведомого, по какому бы поручению тот ни спешил, он отошлет до утра в лагерь. На миг хан подумал, что какой-то идиот нарочно решил помешать ему. Такое очень в духе простолюдинов, и Гуюк пообещал себе выбить имя у гонца злоумышленника. Он с удовольствием назначит шутнику наказание.