Завоевание Англии

На этом холме виднелись обломки кромлеха (друидского жертвенника), посреди которых стоял, возле входа в склеп какого-то саксонского вождя, жертвенник тевтонца: это было понятно по рельефному изображению Тора с поднятым молотом в руках и древним письменам. Нельзя же было саксу не воздвигнуть жертвенника своему торжествующему богу войны на том месте, где прежде бритт совершал поклонения своему божеству!

Снаружи от разрушенной стены перистиля находился римский колодезь, а неподалеку от него стоял маленький храм Бахуса. Таким образом, взор охватывал памятники сразу четырех различных вероисповеданий; друидского, римского, тевтонского и христианского.

По перистилю беспрепятственно двигались взад и вперед рабы и целые стада свиней, а атриум заполняли люди из высших сословий. Они были полувооружены и проводили время каждый по-своему. Некоторые пили, другие играли в кости, если не занимались своими громадными собаками или же соколами, важно и чинно сидевшими на шестках.

Ларариум был забыт всеми, но женская комната не изменила своего характера. Мы сейчас же познакомим читателя с находившейся в ней группой.

Обстановка этой комнаты свидетельствовала о знатном происхождении ее владелицы. Нужно заметить, что богатые люди позволяли в то время гораздо больше роскоши в своей домашней жизни, чем можно было бы предположить.

Стены этого покоя были покрыты дорогой шелковой тканью, вышитой серебром; на буфете стояли турьи рога, оправленные в золото. Посередине комнаты располагался небольшой круглый стол, поддерживавшийся какими-то странными, аллегорическими чудовищами, вырезанными из дерева.

Вдоль одной из стен трудилось за прялками полдюжины девушек; невдалеке от них, у окна, сидела пожилая женщина с величественной осанкой. Перед ней на маленьком треножнике стояла чернильница изящной формы, рядом с которой лежала рунная рукопись и серебряная ручка с вправленным в нее гусиным пером.

У ее ног сидела совсем юная, лет шестнадцати, девушка с длинными волосами, вьющимися по плечам. Она была одета в снежно-белое полотняное платье с длинными рукавами и высоким воротом, отделанное роскошной вышивкой. Талию ее перехватывал простой кушак. Эта неброская одежда заманчиво обрисовывала прелестную стройную фигуру молодой девушки.

Красота незнакомки была поразительна: недаром ее прозвали прекрасной в этой стране, которая так славилась красивыми женщинами. В лице девушки выражались благородство и беспредельная кротость. Голубые глаза, казавшиеся почти черными из-за длинных ресниц, были пристально устремлены на строгое лицо, наклонившееся над ней с тем рассеянным видом, который свидетельствует, что мысль чем-то сильно занята.

В такой позе сидели Хильда, язычница, и ее внучка Юдифь, христианка.

— Бабушка, — тихо проговорила молодая девушка после длинной паузы, причем звук ее голоса до того испугал служанок, что они все сразу оставили свою работу, но потом снова принялись за нее с удвоенным вниманием, — бабушка, что тревожит тебя? Ты думаешь о графе и его сыновьях, сосланных за море?

Когда Юдифь заговорила, Хильда словно пробудилась от сна, а выслушав вопрос, она понемногу выпрямила свой стан, еще не согнувшийся под бременем лет.

Затем женщина отвела свой взор от внучки и остановила его на молчаливых служанках, занимавшихся своим делом с величайшим прилежанием.

— Эй! — воскликнула она, меж тем как холодный, надменный взгляд ее загорелся мрачным огнем. — Вчера молодежь праздновала лето, а сегодня вы должны стараться возвратить зиму. Прядите как можно лучше; смотрите, чтобы на ткацком станке и основа и уток были прочны. Скульда[7] находится сейчас между вами, и это она будет управлять челноком.

Девушки сильно побледнели, но не посмели взглянуть на свою госпожу. Веретена жужжали, нитки вытягивались все длиннее и длиннее, и снова наступило прежнее гробовое молчание.

— Ты спрашиваешь, — обратилась, наконец, Хильда к внучке, — ты спрашиваешь, думаю ли я о графе и его сыновьях? Да, я слышала, как кузнец ковал оружие на наковальне и как корабельный мастер сколачивал молотком крепкий остов корабля. Прежде чем наступит осень, граф Годвин выгонит норманнов из палат короля-монаха, выгонит, как сокол выгоняет голубей из голубятни… Прядите лучше, прилежные девушки! Пусть ткань будет крепкой, потому что червь гложет беспощадно!..

— Что это они будут ткать из этих нитей, милая бабушка? — спросила Юдифь, в кротких глазах которой изобразились изумление и робость.

— Саван Великого…

Уста Хильды крепко сомкнулись, но ее взор, горевший теперь еще ярче, устремился вдаль, а белая рука как будто чертила по воздуху какие-то непонятные знаки. Затем женщина медленно обернулась к окну.

— Подайте мне покрывало и посох! — приказала она внезапно.

Служанки мигом вскочили со своих мест: они были от души рады, что представлялся случай хоть на минуту оставить работу, которая, конечно, не могла нравиться им, как только они узнали ее назначение.