Заводной апельсин

Сын, сын, мой сын. У меня будет сын, и я объясню ему все это, когда он подрастет и сможет понять меня. Однако, только лишь подумав это, я уже знал: никогда он не поймет, да и не захочет он ничего понимать, а делать будет все те же vestshi, которые и я делал, – да-да, он, может быть, даже убьет какую-нибудь старую ptitsu, окруженную мяукающими kotami и koshkami, и я не смогу остановить его. А он не сможет остановить своего сына. И так по кругу до самого конца света – по кругу, по кругу, по кругу, будто какой-то огромный великан, какой-нибудь бог или gospodd (спасибо бару «Korova») все крутит и крутит в огромных своих ручищах voniutshi griaznyi апельсин.

Но ведь еще найти надо такую kisu, бллин, которая бы стала матерью моему сыну! Я решил, что займусь этим с завтрашнего утра. Вот и чудесно: новый азарт, есть чем заняться. А кстати, и рубеж, ворота в новую, неведомую полосу zhizni.

Как я все время спрашивал? «Что же теперь?» Стало быть, вот что, бллин, причем на этом я и закончу свой рассказ. Вы побывали всюду, куда швыряло коротышку Алекса, страдали вместе с ним, видели кое-кого из самых griaznyh vyrodkov на bozhjem белом свете, и все были против вашего druga Алекса. А причина тому одна-единственная, и состоит она в том, что я был jun. Но теперь, после всех событий, я не jun, о нет, бллин, уже не jun больше! Алекс стал большой, бллин, вырос наш Алекс.

Туда, куда я теперь пойду, бллин, я пойду odi noki, вам туда со мной нельзя. Наступит завтра, расцветут tsvetujotshki, еще раз провернется гадкая voniutshaja земля, опять взойдет луна и звезды, а ваш старый drug Алекс отправится искать себе пару и всякий прочий kal. Все-таки сволочной этот мир, griazni, podli и voniutshi, бллин. Так что попрощайтесь со своим junym drugom. А всем остальным в этой истории сотворим салют, сыграв им на губах самую красноречивую в мире музыку: пыр-дыр-дыр-дыр. И пусть они целуют меня в jamu. Но ты, о мой сочувственный читатель, вспоминай иногда коротышку Алекса, каким ты его запомнил. Аминь. И всякий прочий kal.

От переводчика

Энтони Бёрджесс – один из самых известных писателей современной Англии. Всемирная слава пришла к нему в начале семидесятых годов, когда американский режиссер Стэнли Кубрик снял фильм по его роману «Заводной апельсин».

В романе и фильме было выведено юное чудовище – преступник и садист Алекс, одержимый жаждой насилия и тягой… к красоте.

О книге Энтони Бёрджесса и фильме Стэнли Кубрика в годы застоя без конца писала наша пресса, хотя ни одной вещи писателя не было опубликовано на русском языке. Теперь, когда вся советская пресса пестрит сообщениями о вандализме, одичании, разгуле немотивированной преступности среди молодежи нашей страны, пророческий роман Энтони Бёрджесса потрясает и заставляет задуматься о многих морально-этических проблемах, от которых зависит наше с вами будущее.

Необходимо сказать и о крайне оригинальном языке романа – смеси английского с русским; персонажи в романе называют его «языком надцатых», то есть тинейджеров – тех, кому от тринадцати до девятнадцати. Русские слова автор записывает латиницей, никак не выделяя их среди английских, и смысла их читателю не поясняет, заставляя догадываться по контексту, причем не везде догадаться просто, тем более что русские слова подчас искажены, а иногда употребляются не по назначению. «Когда вы англизируете русские слова, – поясняет Энтони Бёрджесс, – это звучит странно и придает речи персонажей иронический эффект. Это был чисто музыкальный выбор, без какого бы то ни было политического подтекста».

Можно, однако, предположить, что такой подтекст все же есть. В других, имеющих явную политическую окраску, романах («Трепет намерения», «Клубничка для медведей») действие происходит на территории СССР, в частности в Ленинграде. Кстати, без малого тридцать лет назад Бёрджесс побывал в Ленинграде, и ему там не очень понравилось. В тексте «Заводного апельсина» возникают Парк Победы, магазин «Мелодия» и т. д. А вот что говорят о жаргоне персонажи романа:

«– Эк ведь загнул, – покачал головой доктор Бродский, улыбаясь одними губами. – Язык племени мумба-юмба. Вам что-нибудь известно о происхождении этого наречия, а, Браном?

– Да, так, – пожал плечами доктор Браном, который уже не строил из себя моего закадычного друга. – Видимо, кое-какие остатки старинного рифмующегося арго. Некоторые слова цыганские… Н-да. Но большинство корней славянской природы. Привнесены посредством пропаганды. Подсознательное внедрение».