Завет

На фоне многих других зданий Венеции, по праву гордящейся своими архитектурными чудесами, церковь Сан-Николо казалась совсем скромной и незамысловатой. Основанная в шестом веке генуэзскими переселенцами, она до сих пор всем своим видом напоминала об их исключительной бедности. В четырнадцатом веке церковь более чем своевременно подреставрировали, восстановив в том числе уникальное тройное окно. В пятнадцатом веке пристроили живописную галерею. Но в целом церковь почти не изменилась за прошедшие века.

— Храм, расположенный в тихой заводи бедняцкого квартала, слишком далеко от течения парадной религиозной жизни Венеции, обходили своим вниманием меценаты и богатые прихожане, — рассказывал Браво, пока они с Дженни шагали по узкой улочке. — Постепенно церковь Сан-Николо превратилась в прибежище фанатиков, стекавшихся сюда для умерщвления плоти.

— Но как тогда она вообще сохранилась до сегодняшнего дня?

— Хороший вопрос. Отчасти благодаря средствам, пожертвованным женским монастырем Санта-Марина Маджоре. Монастырь расположен здесь же, рядом с Сан-Николо. По крайней мере, именно на эти деньги церковь реконструировали в четырнадцатом веке.

— Это наверняка обошлось в целое состояние, — заметила Дженни. — Хотела бы я расспросить тех монахинь, как они умудрились провернуть такое великое дело.

Внутри церковь была прекрасна строгой, холодной красотой; роспись кисти Тьеполо, изображающая святого Николая, внушала невольное благоговение. Они стояли под центральной апсидой, увенчанной византийским карнизом седьмого века. В этот ранний час они были почти единственными посетителями церкви, но снова и снова слышали далекое эхо приглушенных голосов, напоминающее плеск воды в каналах, шорох открываемых и закрываемых дверей, шелест шагов по каменному полу.

Браво остановил проходившего мимо священника.

— Простите, святой отец, вы можете что-нибудь сказать об этой монете?

Священник был глубоким стариком, лицо его изрезали многочисленные морщины, и обветренная кожа напоминала искусно выделанную шагрень. Длинные, абсолютно седые волосы и борода остро нуждались в расчесывании, так что он напоминал скорее не служителя церкви, а одного из тех самых нищих, в честь которых получил название квартал. Несмотря на солидный возраст их обладателя, живые черные глаза смотрели на Браво пронзительно, словно заглядывая в самую душу. Священник долго буравил его изучающим взглядом, а потом улыбнулся и взял в руки протянутую монету. По этим рукам никакой наблюдатель не догадался бы о возрасте святого отца: они выглядели так, словно священник был по меньшей мере втрое младше. Собственно говоря, преклонный возраст выдавали лишь морщины на его лице. Прочие печально известные приметы старости начисто отсутствовали.

Священник бегло осмотрел лицевую сторону монеты, затем перевернул ее ловкими, как у фокусника, пальцами, кивнул сам себе и поднял взгляд на Браво. В глубине его глаз, освещенных изнутри неведомым знанием, плескался то ли смех, то ли удовлетворение.

— Пожалуйста, подождите здесь, синьор, — попросил он, склонив голову.

Забрав монету, святой отец исчез за одной из колонн. Наступила тишина. В лучах света кружились оседающие пылинки, солнечные зайчики яркими пятнами рассыпались по мраморному полу, вызывая в воображении охапки свежих цветов на рыночной площади. Мимо, шагая точно в унисон, словно повинуясь заповеданному им Господом неслышному ритму, одна за другой прошествовали три монахини, спрятав руки под черными одеяниями.

— Уверен, что стоило отдавать ему монету? — спросила Дженни.

— Честно говоря, не знаю, — сказал Браво. — Но что сделано, то сделано.

Двое священников, один худощавый и повыше ростом, другой пониже, плотный и круглый, точно винный бочонок, приблизились к ним со стороны северного нефа, о чем-то тихо беседуя. Лица их были низко опущены и оставались в тени.

— Я пойду за ним. — Дженни неожиданно дернулась, и удивленные священники остановились, перешептываясь. Браво схватил девушку за руку. Немного постояв, служители повернули обратно и ушли, растворившись среди теней.

— Послушай, Браво…

Он приложил палец к губам.

— Когда речь идет о безопасности, командуешь ты, без вопросов. Остальное предоставь делать мне самому, ладно?