Завет Холкрофта

Джек встал на их пути. Он собирался опознать одного из людей «Вольфшанце» и за это был убит.

Болдуин, Манфреди... Ни в чем не повинный швейцар. Все мертвы.

"...Все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли... Всякий, кто встанет у тебя на пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение... будет уничтожен.

...Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься. Или потерпишь неудачу".

Манфреди спрашивал, есть ли у Холкрофта выбор. Теперь выбора не было.

Со всех сторон его окружала смерть.

Глава 5

Альтина Холкрофт сидела за письменным столом в своем кабинете и с недоумением разглядывала письмо. Ее точеное лицо — высокие скулы, орлиный нос, широко поставленные глаза и брови дугой — казалось столь же величественно-невозмутимым, как и ее осанка: даже сидя в кресле, она держалась прямо. Ее тонкие аристократические губы были плотно сжаты, она дышала ровно, хотя каждый вдох и выдох был преувеличенно глубоким. Она читала письмо Генриха Клаузена так, как читают статистический отчет, опровергающий информацию, которая ранее считалась неопровержимой.

На другом конце комнаты у окна стоял Ноэль и смотрел на убегающие к горизонту холмистые лужайки и сады, которые раскинулись вокруг особняка в Бедфорд-Хиллс. Верхушки кустов уже закрыты мешковиной, воздух свеж, и утренние заморозки испещрили еще зеленую траву редкими светло-серебристыми пятнами.

Холкрофт оторвал взгляд от пейзажа за окном и посмотрел на мать, пытаясь подавить чувство страха и мелкую дрожь, охватившую его при воспоминании о происшествиях прошлой ночи. Мать ни в коем случае не должна заметить, в каком он ужасе. Интересно, о чем она сейчас думает, какие воспоминания зароились у нее в голове при виде этих закорючек, написанных рукой человека, которого она некогда любила, а потом возненавидела. О чем бы она ни думала, для него ее мысли останутся тайной, если только она сама не решит их высказать вслух. Альтина всегда говорила лишь то, что считала нужным сообщить.

Она, похоже, почувствовала на себе взгляд сына и подняла глаза. Но лишь на мгновение — и снова погрузилась в чтение письма, отвлекшись еще раз только для того, чтобы поправить упавшую на лоб прядь аккуратно убранных волос. Ноэль подошел к столу и стал разглядывать книжные полки и фотографии на стене. Эта комната отражает склад натуры ее владелицы, подумал он. Здесь уютно, здесь изысканная обстановка, но вместе с тем во всем чувствуется, что хозяйка ведет активный образ жизни. На фотографиях изображены мужчины и женщины верхом на лошадях, во время охоты, на яхтах в штормовом море, на лыжах в горах. Да, эта комната несомненно принадлежит женщине, но все же здесь витает мужской дух.

Это был рабочий кабинет матери, ее святилище, где она уединялась для отдохновения и сосредоточенных раздумий. Но эта комната могла бы стать и прибежищем мужчины.

Он сел в кожаное кресло перед письменным столом и прикурил сигарету от золотой зажигалки «колибри» — прощального подарка юной леди, месяц назад съехавшей с его квартиры. Его рука дрогнула, и он непослушными пальцами сжал зажигалку.

— Ужасная привычка, — заметила Альтина, не отрывая взгляда от письма. — Мне казалось, ты бросил.

— Я уже бросал. Много раз.

— Это сказал Марк Твен. Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее.

Холкрофт нервно заерзал и переменил позу.

— Ты уже в который раз его перечитываешь. Ну, что ты думаешь?

— Не знаю, что и думать, — сказала Альтина, откладывая письмо в сторону. — Письмо написано им. Это его почерк, его слог. Самодовольство даже в раскаянии.

— Так, значит, ты считаешь, что он все же раскаивается?

— Похоже на то. Во всяком случае, создается такое впечатление. Я бы хотела узнать больше. У меня возник ряд вопросов, касающихся этого фантастического финансового предприятия. Это просто невероятно.

— Вопросы лишь порождают новые вопросы, мама. Люди в Женеве не хотят, чтобы им задавали какие-либо вопросы.

— Мало ли чего они не хотят. Насколько я тебя понимаю — хотя ты был весьма краток, — они просят, чтобы ты приостановил свою деятельность по крайней мере на полгода, возможно и на больший срок.

Ноэль опять почувствовал смущение. Он решил не показывать ей договор, составленный в «Ла Гран банк де Женев». Если она будет настаивать, он, конечно, покажет ей эти бумаги. Если нет — тем лучше. Чем меньше ей известно, тем лучше. Пусть мать держится подальше от людей «Вольфшанце». Он ни на секунду не сомневался, что Альтина может вмешаться.

— Я изложил тебе суть дела, — сказал Ноэль.

— Этого я не отрицаю. Я говорю, что ты был излишне краток. Ты говоришь о каком-то человеке из Женевы, но не называешь его имени, ты говоришь о каких-то условиях, о которых очень бегло упоминаешь, говоришь, что речь идет о старших детях людей, чьи имена также остаются в тайне. Ты многое недоговариваешь.

— Только ради твоего блага.

— Это звучит снисходительно, а учитывая содержание письма, даже оскорбительно.