Завет, или Странник из Галилеи

Утро сменил полдень, когда мы добрались до гор. Солнце безжалостно палило; под его лучами, пейзаж, в сравнении с предыдущим днями, преобразовался в нечто крайне мертвенное, застывшее и даже нереальное. Тело источало невыносимую вонь, должно быть, загнивала рана в боку, а может, источником зловонья была грязь, прилипшая к телу.

Мы выбились бы из сил, если бы забирались по каменистому склону горы, но мой помощник знал обходной путь. Он направился к небольшому выступу, под которым находилось несколько потаенных пещер. Осторожно маневрируя, мы пробрались к одной из них и занесли туда тело. Пустынник вытащил из-за пазухи кожаную фляжку с водой, смочил рукав и вытер кровь и грязь с лица Езекиаса. И только теперь я смог как следует рассмотреть беднягу, открыто, ничего не опасаясь. Его лицо было сильно изуродовано, однако все еще сохраняло природную красоту. Челюсть, по-видимому, была сломана, нос тоже, волосы со стороны отрезанного уха спутаны и запачканы кровью. Но теперь, благодаря заботе пустынника, лицо его приняло вполне достойный вид.

— Вы знали его? — спросил он меня.

— Нет. — Мне было неловко врать, к тому же он явно не поверил этому.

Забравшись внутрь поглубже, мы осторожно положили тело и завернули его в мой плащ, а затем принялись заделывать вход. Нужные камни мы брали со склона над пещерой и подальше, у горы, не все подряд, а какие могли дотащить. Работа заняла час или, может быть, больше; мы трудились, а жара была плотной как стена. После мы присели на уступ, выходящий из пещеры, и допили остатки воды из фляжки. С того места, где мы сидели, открывался вид на долину Иордана: на севере можно было разглядеть пальмы Иерихона, а на юго-востоке — различить очертания Мертвого моря. Эн Мелах, лежащий почти у наших ног, напротив, почти не просматривался, слившись с породившей его каменистой равниной. Город, опровергающий всякую логику, беззащитный, с домами, вылепленными из необожженной грязи, — пара хороших дождей, и он будет смыт. Если бы вдруг по какой-то причине город покинули все жители, пустыня стерла бы его до основания за какой-нибудь год.

— Вы снова будете ночевать в городе?

— Думаю отправиться в Иерихон.

Мы сидели и разговаривали, устало, скупясь на слова, так как силы были истощены, а дух подавлен миссией, которую мы выполняли. Его звали Иешуа. Я спросил, что привело его в Эн Мелах. С неожиданной откровенностью он поведал, что был среди приверженцев Иоанана. Их община располагалась неподалеку. Месяца два назад Иоанан был арестован по приказу Ирода Антипы, хотя все знали о причастности Рима к его аресту.

— Но говорят, что приверженцы все убиты.

— Не все, — был ответ, однако взгляд его не встретился с моим.

Кое-что начинало проясняться. Обритая голова — это уловка, чтобы обмануть солдат. О приверженцах Иоанана было известно, что они не стригли волос. Так, значит и я, и он, — мы оба были вне закона — вот повод для сближения, за неимением лучшего. Действительно, наше движение очень внимательно отнеслось к аресту Иоанана. Прежде всего нас интересовало, как переманить его людей в наши ряды. Но на поверку они оказались малоуправляемыми, фанатичными и к тому же были рассеяны по большой территории. На мой взгляд, римляне напрасно усматривали в Иоанане политическую угрозу. Он был для них, скорее, благом, так как увлекал в мистические области тех, кто мог бы направить свою энергию на организацию поджогов римских гарнизонов.

При упоминании Иоанана Иешуа помрачнел, и я понял, что вынужденное отторжение от него — тяжелое бремя для Иешуа. Он выглядел усталым и подавленным, как человек, совершивший долгий путь.

— Если вам пришлось уйти от него и вы остались в живых, то нужно обратить это во благо, — сказал я, но слова прозвучали неискренне, я ведь не какой-нибудь умудренный жизнью старец, чтобы проникать в суть вещей, к тому же Иешуа, казалось, знал обо мне больше, чем я сам.

Как ни странно, он не рассердился на меня за пустые слова, но лишь заметил:

— В конечном счете его дела лучше, чем у того бедняги в пещере, — высказывание прозвучало просто и ясно, как неожиданно засветивший огонь.

Перед выступлением в обратный путь Иешуа помолился об умершем, прося Господа проявить к нему милость. Я совсем не подумал о том, что нужно сотворить погребальную молитву. Мы вместе дошли до места, где горы, заканчиваясь, переходят в известковое плато, там и расстались. Он отдал мне шаль, которую пожертвовали ему в Ен Мелахе, — он покрывал ею голову — и попросил вернуть ее. Не понятно почему, но меня очень тронуло то, что он обратился ко мне с просьбой.

— Я обязательно верну ее, — пообещал я.