Затонувший ковчег

Но скульптор отказывался даже от обезболивающего. Илья Петрович за ним ухаживал, но теперь дворник ушел на несколько часов, и Колдаев читал псалтырь. «Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене, — шептали его пересохшие губы. — Яко стрелы твои унзоша во мне, и утвердил еси на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отягощеша на мне». — Так, Господи, так! — восклицал он, крестясь слабеющей рукой. «Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. Пострадах и слякохся до конца, весь день сетуя хождах. Сердце мое смятеся, остави мя сила моя. Друзи моя и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече меня сташа и нуждахуся ищущии злая мне глаголаху суетная и льстивным весь день поучахуся». Скрипнула дверь.

— Илья, ты? Колдаев повернулся, и в глазах у него помутнело. Перед ним стоял Божественный Искупитель.

— Ну вот, наконец-то я тебя нашел, — проговорил Борис Филиппович удовлетворенно.

— Уйдите! — прохрипел Колдаев. — Что вам нужно от умирающего человека?

— Считай, что я сентиментален. Я хочу посмотреть на тебя последний раз и утешить. Столько лет ты делал надгробия другим, кто же сделает тебе? Вряд ли у этого блаженного дворника хватит денег. Но не беспокойся, умирай спокойно. Я заботился о твоей душе, позабочусь и о теле. Ты получишь похороны по высшему разряду и, если только душа, как уверяет нынешняя наука, бессмертна, сможешь убедиться, что я не обманул. За это я попрошу всего-навсего об одной вещи.

— Я заклинаю вас, — Колдаев из последних сил приподнялся, — не приходите на мои похороны.

— Почему? — удивился Борис Филиппович. — На похороны не приглашают и, следовательно, не возбраняют приходить. И потом, неужели ты меня, а не свое непомерное тщеславие считаешь всему виною?

— Не мучайте меня. Я расплатился за все сполна.

— Ты ничего не понял в том, что увидел, глупый и ничтожный человек. Судьба давала тебе шанс, а ты не захотел его использовать. Вместо того чтобы стать Художником и сделать то, чего не делал до тебя никто, ты позорно сбежал. И теперь подохнешь в дерьме никому не нужный.

— Я искуплю этой смертью свою жизнь. А вы — антихрист с отметиной дьявола, вы — соблазнитель малых сих, вы не расплатитесь за грехи никогда.

— Брось кликушествовать! — проговорил Люппо раздраженно. — Ты проиграл наш спор. Отдай фотографии, и я сразу же уйду.

— Зачем вам изображение святой?

— Какая она, к черту, святая? Обыкновенная смазливая девица, про которую Бог знает что нагородили. Где фотографии?

— Я их уничтожил.

— Не лги, ты не мог этого сделать.

Он подошел к кровати. Колдаев попытался сопротивляться, но Люппо откинул его высохшую руку.

— Тише, тише. Не думай, что мне доставляет удовольствие копаться в твоем белье.

Он достал из-под подушки конверт и положил его в карман.

— Ну, вот и все.

Больной рванулся, попытался встать, но силы оставили его, скульптор упал и захрипел. Лицо его сделалось невообразимо желтого с оттенком коричневого цвета, он жадно открывал рот и тяжело дышал. Люппо мельком на него поглядел и отвел глаза. В коридоре послышалась тяжелая поступь Катерины, зашумели дети. Он дождался, пока все стихнет, и выскользнул из комнаты.

Божественного Искупителя никто не видел, но в подворотне он столкнулся нос к носу с Ильей Петровичем. Дворник отвернулся и сделал вид, что не узнает его.

— Что это с вами, голубчик мой? Вы поверили бредням больного человека? Бог с вами, но про Машу неужели вы не хотите ничего спросить?

— Вы нашли ее? — Директор с мукой посмотрел в безмятежное лицо Искупителя.

— Видел, как вас сейчас.

— Где она?

— К сожалению, наихудшие опасения подтвердились. Ваша воспитанница живет на содержании у развратного старика.

— Это неправда!

— Увы. Вот полюбопытствуйте, старик любит фотографировать девочек голыми. И, надо признать, у него это хорошо получается.

Илья Петрович побледнел и в ужасе отвел глаза от фотографий.

— Маша, Маша… Что с тобой сделали! — воскликнул он горестно.

— Да, милый мой Макаренко, то, что не удалось вам, посчастливилось другому.

— Я хочу ее видеть!

— А зачем? Она вполне довольна нынешним положением, а вы станете ее смущать, попрекать…

— Но вы же обещали мне сказать, где она!

— Поверьте мне, Илья Петрович, — сказал Люппо так утешающе и мягко, как в их первую встречу на кладбище, — исправить что-либо вы не сможете, а только наделаете глупостей.

— Вы лжете! — воскликнул директор с мукой. — Вы всегда и во всем лжете. Это опять подлог.

— Нет, Илья Петрович, никакого подлога тут нет, — отозвался Божественный Искупитель грустно. — Я не лгу никогда, и в том моя главная печаль. Я ведь очень несчастный человек, и вы первый, кому я об этом говорю.

— Чем же вы несчастны? — спросил директор вяло.

— У меня нет и не может быть детей. А знаете, мне кажется, что и вы живете безрадостно. Если вы себя одиноким чувствуете, то могу дать адрес, где собираются близкие вам люди.

— Нет, благодарствуйте. Я этот адрес знаю, но он не для меня.