Затишье перед бурей

– Ну, что, Николай, – лукаво улыбнувшись, сказал он, – ты у нас, как Иван-царевич, сходил за три моря, нашел там красавицу-девицу и привез ее в свое Отечество. И, как положено во всех русских сказках, все закончилось свадебкой и честным пирком. Поздравляю тебя и Анну с радостным для вас событием. Подарок от нас вам будет чуть позже, а пока…

И император обнял меня, прижав к своей могучей груди. А потом он галантно коснулся своей заросшей густой мужицкой бородой щекой раскрасневшейся от волнения щеки Ани. В столовой раздался гул – многие из приглашенных не ожидали, что свадьбу штабс-капитана, пусть даже из окружения императора, посетит сам самодержец и окажет такое горячее благоволение новобрачным.

Далее началось веселье, тосты и обязательное русское «горько!». Аня, уже знавшая про этот наш национальный обычай, все же немного стеснялась при всех целоваться, пусть даже и с мужем. Но потом, когда напряжение у нее немного спало, ей это дело даже понравилось, и она стала с удовольствием подставлять мне свои прелестные губки.

Приглашенных на нашу свадьбу было не так уж много по здешним меркам – всего человек тридцать. В основном это были мои сослуживцы и представители питерского бомонда. Они произносили здравицы в наш адрес и оживленно судачили, обсуждая сегодняшнее торжество.

Но как далеко им было до моих земляков из Иристона. Какие бы они тосты произносили, какие пироги стояли бы на столе! Мне вдруг очень захотелось съездить с Аней в свадебное путешествие в наши края. И пусть там все совсем не так, как было в моем времени, но моя любимая земля, которую я покинул так давно и появлялся в доме у родителей, дай бог, раз в пять лет, показалась мне самой прекрасной на свете.

Я тяжело вздохнул. Этот вздох заметил сидевший рядом со мной император. Он нагнулся ко мне и поинтересовался – какие заботы меня гнетут в столь радостный для меня момент?

– Ваше величество, – шепнул я ему, – не знаю, что вы хотите мне подарить, но лучшим «царским» подарком для меня было бы разрешение совершить свадебное путешествие во Владикавказ. Птицу тянет в те края, где ее гнездо, человека – где его дом. Я родился в тех краях, и мне очень хотелось бы посетить их вновь и показать мою малую родину своей супруге.

– Хорошо, Николай, – улыбнувшись, сказал император, – пусть будет по-твоему. Но все равно – подарок за мной. А пока… – он встал со стула и басом прогремел на всю Большую столовую, заглушив звяканье столовых приборов и шум голосов: – Горько!

Мы с Аней встали и крепко-крепко поцеловались…

25 (13) января 1878 года. На борту парохода «Саратога»

Оливия Айона Луиза Лангдон Клеменс, жена писателя

Вчера вечером, в Хартфорде, мы еле добрались до поезда – падал снег, завывал холодный январский ветер и было реально холодно – около нуля по Фаренгейту[6]. Я в последний раз посмотрела на дом, который мы построили четыре года назад и который столько лет служил нам и нашим доченькам жильем. Всего пять лет назад я проектировала наш дом вместе с местным архитектором, доводя того до белого каления своей дотошностью и своей требовательностью. Но когда дом был наконец построен, архитектор шепнул мне, что именно благодаря моему вмешательству у него получился шедевр, которого ему, увы, уже никогда не удастся повторить.

Особняк мы продали необычайно легко. Когда народ узнал, что этот дом принадлежит самому Марку Твену, к нашему маклеру выстроилась очередь из покупателей, которые в течение недели взвинтили цену так, что, когда мы наконец согласились на одно из предложений, то – даже с учетом комиссионных агенту – получили за дом вдвое больше начальной цены. Причем таинственный покупатель, имени которого мы так и не узнали, согласился взять оптом всю мебель и оставить у себя всех слуг, с которыми мы передали ключи от дома. Деньги он нам отправил через агента уже вчера утром, что явилось для нас приятной неожиданностью.

После того как все вещи были упакованы, мы с Сэмом поехали попрощаться с нашим единственным и незабвенным сыном, Лангдоном. Его могила, как всегда, была расчищена от снега, поскольку кладбищенский смотритель Рональд всегда все делает на совесть. Поговорив с Рональдом и поблагодарив его за заботу, Сэм дал ему денег за следующие пять лет ухода за могилой. Я встала на колени и помолилась Господу за упокой души бедного мальчика, после чего мысленно пообещала сыну, что снова навещу его как только смогу. После чего я положила на надгробье белые гвоздики, которые Рональд выращивал в небольшой теплице. Эти цветы зимой обычно стоят огромных денег, но Рональд нам их просто подарил. Затем мы с Сэмом в последний раз поклонились могиле сына и покинули кладбище.