Затишье

Едва Бертин, укутавшись в одеяло, закрыл глаза, как его вновь обступило Кабанье ущелье, вновь возникла картина встречи, крайне неожиданной встречи. Он был в числе команды, возившей, разумеется, по узкоколейке снаряды в Орнское ущелье, и вместо саксонских артиллеристов обнаружил там верхнесилезцев, обслуживавших батареи гаубиц из Брига. И вот полдесятка нестроевиков карабкаются вверх по Кабаньему ущелью под командой цветущего юноши унтер-офицера Зюсмана из саперного депо в Гремили.

В этом ущелье, где протекал ручей, была спрятана огневая позиция. Среди ольхи и ясеня притаились четыре новенькие гаубицы, штабеля снарядов, рельсы. Из блиндажа выходит высокий человек, широкоплечий, без фуражки. Его светлые волосы зачесаны назад.

— Шанц! — кричит Бертин, бросаясь вперед, но тут же останавливается и вытягивается во фронт: — Господин лейтенант!

На лице высокого молодого человека мелькнуло удивление, мгновенно сменившееся выражением сильнейшей радости.

— Ты? — крикнул он. — Возможно ли?

Он схватил Бертина обеими руками, он стиснул его, как в давние времена.

— Бертин! «Натали, Натали уж здесь!»

Унтер-офицер Зюсман, удивленный, отошел в сторону.

Шестиклассники Вернер Бертин и Пауль Хжоущ — правильное написание Chrzaszcz — были и до окончания школы оставались соседями в алфавитном списке класса. Для добродушного и примерного ученика Хжоуща все школьные годы мучением была его фамилия. Каждый новый учитель заставлял его диктовать эту фамилию по буквам, но, не желая усвоить произношение польского слова, без конца повторял вопрос, возможна ли такая разница между написанием и произношением и что означает это слово в переводе на немецкий. А ученики, которые знали польский язык и хотели подладиться к учителю, уверяли, что это немыслимое слово означает и майский жук, и священник. Нелегко было польскому мальчику, происходящему из Верхней Силезии, впрочем, так же как и еврейскому, окончить немецкую школу, ибо ватага подростков пользуется любым преимуществом, чтобы стереть в порошок своих же товарищей, если они выданы им на растерзание. Поэтому с девятого класса Пауль Хжоущ с разрешения начальства звался на немецкий лад — Пауль Шанц. Иногда к насмешникам присоединялся и Бертин; остроумие и бойкий язык невольно вводили его в соблазн. Но в ответ Шанц никогда не расправлялся с ним, несмотря на свое физическое превосходство. Быть может, он чувствовал добродушную нотку в насмешках Бертина, а кроме того, знал, что стоит ему захотеть — и он одним движением правой руки положит тщедушного сына столяра на обе лопатки. В старших классах Бертин шел первым по немецкому языку, а Пауль Шанц неизменно оставался чемпионом класса по бросанию кожаного мяча. (В ту пору в немецких школах не играли еще в футбол. Игра состояла в том, чтобы руками как можно дальше забросить мяч. Высоко ценилось искусство метания: ухватив за ремень тяжелый кожаный шар, нужно было метнуть его над головами противников в самый дальний угол площадки. Когда бросал Пауль Шанц, никто, даже самый храбрый из школьников, не отваживался, подпрыгнув, перехватить мяч; храбрец неизбежно свалился бы наземь, а гимнастическая площадка была укатана шлаком.)

Но что послужило поводом для прозвища Бертина «Натали, Натали уж здесь?» Дело в том, что, когда в классе читали драмы, предварительно распределив роли между учениками, Бертину, к его досаде, всегда доставались роли героинь: Елены в Кернеровской «Зрини», Гедвиги — в «Вильгельме Телле» и, наконец, Натали в «Принце из Гомбурга». Воодушевленный гениальностью этих произведений, юный Бертин декламировал плавно льющиеся ямбы, и, чем больше он распалялся, тем больше веселился класс: прусскому характеру истинный пафос чаще всего представляется смешным. В одном особенно драматическом месте этого замечательного произведения Клейста девятиклассник Бертин поторопился и произнес свою реплику «Натали уж здесь» еще до возгласа, которым несколько вялый чтец главной роли встречает свою возлюбленную. Учитель Фризак, прервав чтение, велел повторить это место, а после урока Бертин, огорченный тем, что его шарахнули с облаков на землю, показал «принцу» и всему классу, как молниеносно следовали бы друг за другом реплики на настоящей сцене. Юные варвары хохотали до слез и, обессиленные, валились на свои парты. Так подняли они на смех священное горение Бертина; прозвище за ним закрепилось.