Затески к дому своему

– Унтер-офицер. Ну дак вот, из штаба полка вызывают Смолянинова, – оттенил свою фамилию Анисим. – Выхожу: нарочный на тарантасе, за мной. Я уж тогда командовал отделением полевой разведки. Проводили меня к кому следует. Уж на что не из робкого десятка, а тут, признаюсь, оробел. Оторопь взяла, – повозился Анисим на нарах, его напряжение передалось и Грише. – Увидел я человека в офицерском мундире без погон, на носу стеклянные висюльки – очки. Доктор, думаю, без халата. Неужто раздеваться прикажет? Подбросил руку к козырьку. А он так ласково говорит: «Хорошо, голубчик, садись, Анисим Федорович – повеличал, значит, и стул мне подпихнули. – А меня, – говорит, – зовут Алексей Николаевич». Я сижу, он стоит. «От нас с тобой, – говорит, – зависит успех и взятие Орши». Я конечно: «Рад стараться!» Поверишь, Гриша, а у меня такое настроение, за Россию, за матушку нашу, хоть сейчас выполнить приказ… Алексей Николаевич взял со стула в золоченом подстаканнике чай, сдвинул пальцем ложечку, отхлебнул, раз, другой, присел напротив. Вроде и на меня не смотрит, а все видит. Беру стакан, печенюшку с тарелочки. Похрумкал, запил. Отошел душой маленько. «Ну, вот и хорошо, – говорит Алексей Николаевич, – теперь к делу. Ты, Смолянинов, в карте понимаешь?» Смотря, говорю, где, на знакомой местности распознаю. «Хорошо, говорит, подойди сюда».

– А он кто, генерал? – спросил Гриша. – Или командир полка?

– По званию, как я потом узнал, Алексей Николаевич по-теперешнему выходит командир батальона, а вот по должности, спроси, и сейчас не скажу, кто он был. Подзывает он меня к столу и показывает карту. Вижу позиции и наши, и германца, и за ними красный кружок в черной рамке. «Здесь, – говорит, – Алексей Николаевич, – штаб неприятеля», называет городок. «Бывал, – говорю. – Сколько раз из рук в руки переходил, стояли мы там». Препроводили меня в тот же дом, где встречался с Алексеем Николаевичем, но только с другой стороны, в небольшую казарму. Показал провожатый столовку, койку и ушел. Койка заправлена по линеечке под суконным одеялом, под белыми простынями – мять жалко. Тумбочка, стул. Сел на стул. Сколько просидел, путем и не скажу. Опять за мной приходят. Тот же человек, и опять меня к Алексею Николаевичу. Встречает он меня, как хорошего знакомого. «Этой ночью предстоит нам быть в штабе неприятеля. Не ждут, – говорит, – нас с блинами на подносе. Твоя задача, Анисим Федорович, не подкачать»… Отделение брать? – спрашиваю. «Никого не брать, ни с кем о нашем уговоре не говорить… Это наша с тобой военная тайна». Глянул в глаза Алексею Николаевичу, и ты знаешь, Гриша, ужаснулся – лед. «Можешь отказаться, Смолянинов, – слышу его голос, тоже холодный, – не неволю». Слова как молоточком в висок… Как можно, говорю, если нужда во мне.

«Да, я знаю, Смолянинов, – обмяк Алексей Николаевич. – Но и рассудком обзавестись не мешает», – осаживает он меня. Иду и размышляю, как же в одиночку штаб брать. Перейти позицию – дело не хитрое, по-пластунски подобраться к штабу… тоже понятно… закидать гранатами… с отступлением тоже ясно, тут дело случая. «Ты чего ж, Смолянинов, – перебивает мои мысли провожатый унтер. – Не поел?» Завел меня в столовую. Сам повар принес в тарелке щи, в другой – мясо с гречневой кашей наворотил с горой. Поел, запил компотом. Обошли мы этот же дом, теперь зашли с ограды в небольшой флигелек, посередке стол длинный, на столе неприятельская форма. «Примеряй, Смолянинов», – говорит мне унтер. Из боковушки вышел, как мне показалось, тот в штатском, что сидел в кабинете в прошлый раз у Алексея Николаевича. Я тебе не сказал, что там еще один человек был. Подходит ко мне и подает документ. «Ты теперь, – говорит, – Курт Шварц». Хоть и сознаю, что для маскировки, а душу воротит. Но пришлось надеть. Подвигал плечами, мешковат. Я сажень, а этот немец – видать, детина… Белье тоже немецкое велели надеть. А иконку свою – Георгия Победоносца разрешили при себе оставить. Поверишь, мне спокойнее стало. Обволокся в новое белье, унтер подает со множеством карманов поддевку, пояс, нож. Я сразу догадался.

– Для чего, папань? – не удержался Гриша от вопроса.

Анисим помолчал.

– Значит, начинили меня взрывчаткой, гранатами, наган дали.

– Взрывать тебя? – свистящим шепотом спросил Гриша.

– Взрывать. Ну, а если меня спросят, а я ведь по-немецки ни бельмеса. Тогда как? С какой стороны заходить в штаб? – Это я спрашиваю. «Никто, – говорит, – тебя ни о чем спрашивать не будет, и ты никого ни о чем, это хорошенько запомни».

– Взорвать они тебя решили.

– Погоди, Григорий, поперек батьки в пекло не лезь. «Твое дело, Смолянинов, – говорит в штатском, – неотступно следовать за Алексеем Николаевичем, глаз с него не спускать и понимать его без слов – по взгляду. Одно от тебя требуется: как только войдете в штаб неприятеля, так задержишься в адъютантской, посчитаешь до тридцати, войдешь в зал заседаний или где он будет с гранатой в руке, остальное по обстановке – понял?» Все ясно.

– Алексей Николаевич тоже шел на смерть? – прошептал Гриша.