Заступа

Лукерья усердно читала, вот железная баба, такую надо за деньги на торге показывать, как создание диковинное и уникальное. А поп худосочный попался. Иона пришел в себя и силился встать, руки подламывались, ноги безвольно скребли. По церкви стелилась вонь горелых костей. Рух поспешил к дверям, проигнорировав умоляющие стоны попа и с грохотом захлопнул тяжелые створки. Приладил засов и стал лихорадочно перезаряжать пищаль. Пальцы не слушались, победная эйфория схлынула и Бучилу била мелкая противная дрожь. Он просыпал порох и сдавленно выматерился.

— Заступа, — Иона подполз и ухватился за балахон. — Заступа, не хотел я, помутненье нашло…

— Знаю, — поморщился Рух. — Нечистый тебе приказал. Вродь не виновный, а всеж сунуть бы тебе в рожу пару разов. Чуть все через тебя к праотцам не ушли.

Иона всхлипнул.

— Сопли утри, ты же воин Христов. А воины Христовы ежели и плачут, то ток когда не видит никто.

— Мне велели, а я…, а я…

— Дурак ты.

— Дурак, — обрадованно согласился монах. — Зря с тобой напросился, едва всех не сгубил.

— Ну ладно, бывает, — смягчился Бучила. — Все одно наша взяла.

— Наша взяла…, — Иона слабенько улыбнулся и тут же спохватился, ткнув себя в лоб. — Заступа, а нечистый все еще тут?

— А хер его знает, — Рух затолкал в дуло пыж. — Хочешь, на всякий случай башку отстрелю. Самое надежное средство, никаких повторных случаев одержимости нет.

— Заступа?

— Ну.

— Раз нечистый мной овладел, значит слаб верой я? Значит есть лазейка в душе? — Иона разорвал рясу на горле и хватал воздух ртом.

Ответить Рух не успел. В дверь тихонечко поскреблись и умоляющий голос позвал:

— Эй, есть кто? Хлебца подайте, хлебушка.

— На, жри, — Рух рывком распахнул дверь и пальнул в темнеющее за порогом пятно, в суете и заботах не заметив, что на улице уже рассвело…

10

Бучила сидел на паперти и безучастно разглядывал изувеченный, вывернутый наизнанку труп. Воняло свежей кровью и человечьим дерьмом. Нависший над телом Иона раскачивался и причитал:

— Богомолицу убил, Анфису, старушку благочестивую. Всегда спозаранку в храм Божий шла…

— Угу, Бог забирает лучших, — буркнул Рух. Особых угрызений совести он не испытывал. Фатализм как он есть, от судьбы не уйдешь. Может как раз где-то охотник на вомперов заостряет осиновый кол…

— Дурное дело затеяли, и за то наказаны были, невинную душу сгубили.

— Я сгубил, не скули.

— Я позволение на отчитку дал, значит и грех тот на мне.

— Забирай, мне не жалко, только ради бога не ной. Померла и померла, её и так на том свете заждались поди. О живых подумай монах, мертвые сами оплачут себя.

— Нет больше веры во мне, кончилась вся, — прошептал Иона потрескавшимися губами.

— Давай, расплачься еще, христовоин траханый, — вспылил Бучила. — Вера кончилась. А может и не было веры, а поп?

Иона отшатнулся словно ошпаренный и зачастил:

— Была вера, была, как не была? — и тут же потух. — А если и не было? Не знаю теперь.

— Ты мне эту тряхомудию брось, — повысил голос Бучила. — Мне срать есть вера у тебя или нет. Руку под рясу запусти и проверь, если яйца на месте можно и без веры в Бога прожить. Мужиком будь, тогда и Господь поможет, соплежуи ему ни к чему.

— Невинную душу жизни лишили, — Иона сотрясся от беззвучных рыданий.

— Прямо невинную, — всплеснул руками Рух. — Откуда я знаю, может у ней было сто мужиков. Вот ты заладил, меня аж трясет. Виноват я, а самоедством маяться не привык. Знать на роду бабке было написано погибнуть за веру. Ты думал с Сатаной биться станешь и останешься чистеньким? Шалишь поп, дорога эта вымощена костями и залита кровью вот таких вот Анфис. Вспомни отцов и матерей церкви, остановивших орды нечисти: Иоанна Демонобойца, Татиану Святую, Яна Пламенного. На образах они в белых плащах, лики возвышенные, святость и благородство волной. История каждого тебе известна лучше меня. В конце земного пути меч об колено и в дальний скит грехи замаливать смертные. Потому как груз великий на душе и руки по локоть в крови. Думаешь им было легко? Вот сопли и подбери.

Иона обмяк. За спиной зашумело, монах вскинулся, взлетел по ступеням и поддержал вышедшую Лукерью. На почерневшем бабьем лице залегли синие тени, глаза блестели нездоровым огнем, взгляд блуждал, словно не в силах остановиться, вокруг губ залегла сетка мелких морщин. Лукерья сорвала платок. Иона ахнул. В густые лукерьиных волосах пробилась молочно-белая седина.

11

Вечером третьего дня собрались измотанные, обессиленные, молчаливые. Некрепкий, прерывистый, наполненный кошмарами сон налил головы болью, а тела кипящим свинцом. Каждое движение отдавалось ноющей болью. На Лукерью было страшно смотреть, она еще больше почернела, осунулась, исхудала, превратившись в старуху. Иона, видать, вообще глаз не сомкнул, Рух как оставил его молящимся перед образами, так и нашел.

Бучила обошел церковь и собрал военный совет. Упырь, полубезумная баба и пошатнувшийся в вере монах. Христово войско каких поискать. Рух многозначительно помолчал и сказал: