Застигнутый врасплох

— Может, такой же транжира, как сестра. Но теперь он изменится. У него хорошая жена.

— Боже правый!

— Думаю, приятно для разнообразия поговорить с нормальной, достойной женщиной, — сухо сказал Берден, осматривая полупустые серванты.

— Возможно, она нормальная и достойная. Но, Бог свидетель, такая тупая… Тут ничего нет: ни крови, ни предмета, который мог бы служить орудием.

Они перешли на кухню, и Вексфорд поднял крышку старинного коксового котла.

— Бодро горит. Они могли тут сжечь все, что угодно, и времени для этого было более чем достаточно.

Джорджина ждала их в гостиной, сидела неподвижно, уставившись в стену.

— Не понимаю, почему муж так долго не возвращается. Казалось бы, сегодня он должен быть со мной. Казалось бы… — Джорджина вдруг умолкла, вся обратившись в слух. — А вот и он.

Женщина вскочила с кресла и бросилась в коридор, захлопнув за собой дверь.

— Она вся на нервах. Как будто боится, что мы что-то найдем. Интересно… — заметил Берден, прислушиваясь к разговору между супругами.

— Ш-ш, — резко оборвал его Вексфорд.

В комнату вошел Виллерс, продолжая беседовать с женой.

— Я не могу быть в двух местах одновременно, Джорджина. Квен в неважном состоянии. Я оставил его с Лайонелом Мариоттом.

Берден переглянулся с Вексфордом. Старший инспектор встал; брови его взлетели вверх, выражая приятное удивление.

— Кажется, я слышал, вы упомянули Лайонела Мариотта?

— Наверное, если слушали, — грубо ответил Виллерс. Он по-прежнему выглядел гораздо старше своих тридцати восьми лет, но уже не таким больным, как утром в Старом доме. — А вы с ним знакомы?

— Он преподает в той же школе, что и вы, — сказал Вексфорд. — Дело в том, что его племянник женат на моей старшей дочери.

Виллерс смерил его презрительным взглядом.

— Замечательно, — буркнул он, явно намекая, что Мариотт, культурный человек и его коллега, определенно унизил себя родственными узами с семьей старшего инспектора.

Вексфорд проглотил обиду.

— Он дружит с вашим зятем?

— Время от времени болтается в поместье.

Виллерс выдернул локоть из пальцев жены и опустился в кресло. Потом закрыл глаза — в отчаянии, а возможно, просто от усталости.

— Мне нужно выпить, — сказал он стоящей над ним Джорджине — ее сережки раскачивались из стороны в сторону. — У нас где-то есть полбутылки джина. Поищи, пожалуйста.

Глава 6

«Большая удача, — размышлял Вексфорд, шагая по Хай-стрит в Кингсмаркхэме на закате солнца, — что интуиция помогла обнаружить одного из близких друзей Квентина Найтингейла и что этим близким другом оказался Лайонел Мариотт». И действительно, если бы ему предложили выбрать среди многочисленных знакомых в городе одного человека, который подробно расскажет ему о жизни Найтингейлов, этим человеком оказался бы Мариотт. Ему в голову не приходило связать Лайонела с Майфлит Мэнор, хотя, наверное, следовало бы догадаться — перед Мариоттом были открыты двери всех приличных домов в округе. Только закоренелый отшельник мог отказаться от знакомства с самым гостеприимным хозяином и самым большим сплетником Кингсмаркхэма.

Вексфорд встречался с ним раз пять или шесть, и для Мариотта этого оказалось достаточно, чтобы включить его в число близких друзей и присвоить себе редкую привилегию. Лишь немногие жители Кингсмаркхэма знали имя инспектора, и почти никто не обращался к нему по имени. Мариотт перешел на «ты» с самой первой встречи, в свою очередь настаивая, чтобы Вексфорд называл его Лайонелом.

Его жизнь была открытой книгой. Даже если вы не горели желанием переворачивать ее страницы, стоило немного замешкаться, как Мариотт сам переворачивал их за вас, торопясь посвятить в свои дела — и в дела широкого круга друзей.

Он был примерно одного возраста с Вексфордом, но, в отличие от старшего инспектора, подвижный и сухощавый; когда-то он был женат на скучной маленькой женщине, умершей как раз вовремя, когда брак ему окончательно наскучил. Мариотт всегда называл ее «моя бедная жена» и рассказывал о ней всяческие истории, довольно пошлые, но непременно смешные, поскольку талант рассказчика и умело рассчитанные отступления позволяли ему раскрыть забавную сторону любого затруднительного положения, в которое только может попасть человек. Потом вы успокаивали свою совесть мыслью, что лучше быть мертвой, чем замужем за Мариоттом, неспособным на длительную привязанность к кому бы то ни было, словно, как выразился Шелли, «мудрость или красота всех остальных — забвенная тщета»[17].

Похоже, сам Мариотт больше всего боялся именно «забвенной тщеты» или, по крайней мере, одиночества. В противном случае, зачем каждый вечер заполнять свой дом людьми? Зачем ежедневно преподавать английскую литературу в Королевской школе, когда имеешь достаточный доход, чтобы удовлетворять все потребности и желания, а также демонстрировать необыкновенную щедрость и гостеприимство?