Заставлю вспомнить Русь...

Взгляд великой княгини был направлен прямо в глаза Григория, голос звучал резко и сухо, и он отчётливее, чем когда-либо прежде, понял, что перед ним совсем не та женщина, с которой он некогда начинал беседы на садовой тропе. Та Ольга задавала вопросы, делилась сомнениями, а эта позволяет себе обличать его и считать свою точку зрения выше его собственной. А может, в данном случае права как раз Ольга, а не он? Сколько веков патриархи Нового Рима пытались окрестить Русь, сколько приложили для этого сил, а дело до сих пор не сдвинулось с мёртвой точки. Хотя со времён князя-христианина Аскольда Русь считается Шестидесятой Восточной (Православной) епархией константинопольского патриарха, причём два христианских храма имелись в Киеве ещё до Аскольда, хотя службы в киевских церквах ведутся на греческом и русском языках, а духовные книги давно переведены на славянский язык и писаны на кириллице, христианство оставалось чуждым подавляющему числу русов и холодно воспринималось владыками из великокняжеского терема и их окружением.

Возможно, Ольга действительно счастливый дар судьбы, на который в своё время он сделал ставку, надеясь в корне изменить положение с христианством на Руси? Разве забывал он когда-либо, что ей суждено стать после смерти Игоря полноправной правительницей Руси, а она женщина, которая умеет учиться на чужих и своих ошибках и вряд ли разделит печальную судьбу князя-христианина Аскольда? Тогда почему он колеблется и даже противится Ольге в её желании принять крещение? Не готов к решительным действиям сам или страшится за собственную участь в случае неудачи с затеей Ольги? Прочь все сомнения и страхи, ему сейчас нужно не отговаривать Ольгу от принятого ею решения, а всемерно помочь его незамедлительному претворению в жизнь, не позабыв при этом надёжно оградить себя и киевских христиан от возможных козней язычников.

   — Твоё стремление стать христианкой весьма похвально, великая княгиня, и я не вправе противиться ему, — сказал Григорий. — Права ты и в том, что в этом мире всё творится по воле Божьей, и чему по его предначертанию суждено случиться с киевскими христианами, то неминуемо и случится. Поэтому давай говорить о том, что касается лишь меня, пастыря киевских христиан, и тебя, решившей стать нашей сестрой по вере.

   — Предлагаю оставить в покое моих будущих братьев и сестёр по вере... пока, разумеется... и обсудить то, что требует наших с тобой неотложных и решительных действий. Ты готов сделать то, о чём я говорила: создать видимость, что Руси в ближайшие дни грозит неминуемое нашествие ромеев? Причём это ни в ком не должно вызывать сомнений и восприниматься как непреложная истина даже таким осторожным и недоверчивым человеком, как оставленный со мной главный воевода Ярополк.

   — Готов. Теперь мы с тобой единомышленники, великая княгиня, и я намерен узнать обо всём, что ты замыслила. Не только потому, что не хочу напрасно рисковать там, где этого можно избежать, но и потому, что как бы ни был хорош твой план, я, возможно, смогу его в чём-то улучшить. По этому поводу на Руси говорится так: один ум — хорошо, а два — лучше.

   — Мой план, Григорий, хорош тем, что предельно прост, и его исполнение вполне под силу двум людям — тебе и мне. От тебя требуется всего две вещи: убедить моих воевод и киевских горожан в том, что не сегодня-завтра под стенами Киева появятся ромейские войска, и затем тайно крестить меня. А мне предстоит сделать ещё меньше. Если на Русь придёт весть о гибели князя Игоря, я всенародно и громогласно объявлю, что являюсь христианкой, и откажусь повиноваться всем языческим законам, касающимся меня как великой княгини и женщины, и вступлю в смертельную борьбу со всеми и каждым, кто усомнится в моём праве быть наследницей всех прав и продолжательницей дел моего покойного мужа. А ежели князь Игорь возвратится на Русь живым... что ж, буду держать перед ним ответ за вероотступничество. Его я объясню тем, что в годину суровых для Руси испытаний только так смогла спасти её, себя и носимого в чреве Игорева ребёнка. Как великая княгиня я спасла Русь от вражьего нашествия, как жена и мать спасла себя и будущего княжича от происков тайных недоброжелателей, которые обязательно воспользовались бы появлением ромеев, чтобы сместить со стола великих князей меня, женщину, и занять его самим. Я постараюсь убедить князя, что в моём положении принятие христианства было единственным спасительным выходом. Ведь имперское нашествие на Русь лишь потому и не состоялось, что ромейские военачальники не осмелились без личного приказа императора и согласия патриарха начать войну с державой, правительница которой только что приняла их веру и пожелала жить с Византией в мире и согласии.

Впервые за всё время разговора Григорий усмехнулся: