Заставлю вспомнить Русь...

Но первым делом он напомнит недругам-соседям, что Русская земля жива и полнится силой, что ей по плечу любые свершения! Он заставит их вспомнить Русь и считаться с ней!..

13

Всматриваясь в приближавшееся ромейское посольство, великий князь недовольно поморщился — в нём было слишком много красного. Конечно, Игорю было известно, что красный цвет — цвет императоров Нового Рима, и лишь они имели право облачаться в одеяния и обувь этого цвета. Остальным жителям империи не возбранялось носить одежду всех оттенков красного, а в служебной форме чиновников и военных обязательно присутствовал красный цвет, и по его обилию и сочетанию с другими цветами судили о воинском чине либо придворном звании человека. Всё это Игорь знал, но избыток красного, яркие солнечные блики на доспехах воевод, багровые, пляшущие на дунайских волнах солнечные зайчики — этого для уже далеко не молодых глаз великого князя было чересчур.

Тем более что сами русичи со времён нашествия гуннов под предводительством «бича Небесного» — Аттилы[64] не любили красного цвета. Покоряя другие народы, Аттила не только заставлял их расплачиваться за право жить золотом, драгоценными каменьями, пушниной, зерном, но брал с них и «дань кровью»: определённое число юношей и молодых мужчин должны были служить в его войске и участвовать в захватнических походах, сражаясь в первых рядах или на самых опасных участках. Конница гуннов шла в бой под чёрно-жёлтым знаменем, эти цвета символизировали землю и солнце, а воинов — «данников крови» — бросали в сражение под красным флагом. Их, солдат-рабов, лишённых родины, собранных с разных концов Европы, убивающих и умирающих за чужие интересы, мог объединить, как считали гунны, только один красный цвет, ослепляющей ярости, насилия, крови, пожаров. Под этим ненавистным разбойничьим флагом русичи наравне с сынами других народов и племён, плативших Аттиле «дань кровью», гибли на просторах Европы, завоёвывая гуннам новые территории и покоряя ещё свободные народы.

Империя гуннов рухнула, однако отвращение русичей к красному цвету сохранилось. На боевых стягах русичей всех племён обычно присутствовал красный цвет, но всегда в совокупности с другими, чаще всего с чёрным, жёлтым, голубым, что должно было свидетельствовать о готовности русичей не жалеть крови при защите родной земли, плодородных нив, своих вод, но стягов только красного цвета у них не было. Стойкое неприятие на Руси красного цвета объяснялось ещё тем, что сразу после смерти «бича Небесного» и крушения его державы тогдашний жрец-хранитель священного Перунова источника на Лысой горе предрёк, что Руси предстоит в будущем быть семьдесят лет под чужим игом и платить поработителям «дань кровью», заставляя своих сыновей умирать за чуждые Родине интересы под стягом красного цвета. Причём на этот раз Русь не будет покорена силой оружия, а сама падёт к ногам насильников, расчистив им путь к власти собственными руками и пролив кровь своих лучших сынов, стремившихся не допустить этой роковой ошибки. Вот почему на стяге великих киевских князей были только два цвета — цвет дарующего жизнь всему живому солнца и цвет небес, где обитали покровительствующие русичам боги, а готовность оборонять землю предков олицетворял вышитый на стяге родовой знак Рюриковичей — сокол-рорик, предпочитавший погибнуть при защите родного гнезда, нежели уступить его любому, в том числе намного сильнейшему врагу.

Шагавший впереди посольства византиец остановился перед Игорем, отвесил ему поясной поклон. Его небольшая чёрная борода была заметно тронута сединой, сильный загар и морщины на лице не могли скрыть длинного белёсого шрама на левой щеке, лёгкая походка и поджарая фигура выдавали в нём если не сегодняшнего, то вчерашнего воина. В этом возглавлявшем посольство византийце Игорю не нравился его взгляд: цепкий, изучающий, ни на миг не отрывавшийся от лица великого князя, словно желавший проникнуть в его сокровенные мысли.

   — Великий князь, ты обещал дать сегодня моему императору ответ, согласен ли заключить мир с Византией и увести от её границ своё войско, — прозвучал голос византийца со шрамом.

   — Ты получишь его, патрикий. Но вначале скажи мне не как посланец своего императора, а как воин воину, отчего ты второй день не сводишь с меня глаз? Мы когда-то виделись? Ты слышал обо мне нечто необычное и теперь по моему лицу хочешь определить, способен я на такое или нет?

   — Я отвечу на твои вопросы, великий князь, — спокойно сказал византиец, будто такое начало важнейших переговоров было для него обычным. — Нет, мы не виделись с тобой, хотя это вполне могло случиться. Я не слушаю никаких разговоров о тебе, поскольку знаю тебя лучше, чем кто-либо во всей империи. Сейчас, когда мы наконец встретились лицом к лицу, я хочу до конца понять тебя, которого в своё время недооценил и сполна расплатился за это.

   — Кто же ты и почему твоя судьба оказалась зависимой от меня?

   — Кто я? Твой толмач вчера представлял меня, и ты слышал моё звание и имя.