Проливной дождь занавесил стёкла плотной водяной пеленой. Над ослеплённым домом завывал ветер, срывал сосновые ветки и швырял на крышу, будто норовил пробить невидимые стены заставы. Центральное электричество отключилось. Видимо, где-то на линии оборвало провода. Мощный локальный генератор работал, однако братья Полозовы предпочли бодрствовать в темноте. Из неосвещённых комнат лучше просматривался покорённый стихией двор и лесные тени за бетонным забором.
– Оля спит? – вполголоса спросил Ворон.
Лис, прилипший к окну, не оборачиваясь, кивнул.
– Ки у неё в комнате, – пояснил Тур.
– Братцы, вон они! – Лис резко выпрямился.
На стекле в струях дождя ползали отражения бесформенных силуэтов.
– Многочисленная команда, – усмехнулся Ворон. Глаза его непроизвольно потемнели.
– Они не пересекут границу круга, – уверил Лис и отошёл вглубь кабинета. – Они мёртвые, а мы – живые.
За его спиной образовалась пустота сожаления.
– Наше второе рождение состоялось непосредственно из лона смерти, – произнёс Ворон.
– А живые корни мы потеряли, – продолжил Тур. – Наша застава – как плавучий остров в двух океанах. Мы не знаем, что стоит у нас за спиной.
– А пятнадцать поколений, про которые говорил Виктор? – Лис судорожно взмахнул руками.
– Ты помнишь хотя бы одно из них, братишка? – прошептал Ворон.
Побелевшие губы юноши задрожали.
– Я… Нет. Родители как будто специально отсекли нашу память.
– Мать и отец, по-видимому, служили только смерти, – медленно предположил Тур. – Но кто-то же до них в нашем роду служил жизни! – плохо сдержанное восклицание ударилось о тёмное окно. – Тот, кто дал нам наши имена, кто бросил копьё в порочный круг, кто разжёг дух очистительного огня в наших сердцах. Где они теперь?
Ожидание ужаса вплотную приблизилось к стенам осаждённой заставы. Стали слышны отзвуки неведомых голосов за поднятыми мостами. Безликая масса теней ощетинилась яростью.
– По-моему, сейчас начнётся штурм, – выговорил Ворон.
– Они здесь! – вдруг воскликнул Лис.
Близнецы быстро оглянулись.
– Да нет же, – глаза юноши светились восторгом открытия. – Братцы, они здесь, в нас! Они – это мы, а мы – они. Павел Первый сказал так применительно к памяти вообще, поскольку мыслил масштабами России и народа. Но память вообще – это память всех и каждого. Тур, Ворон, они здесь с тех пор как мы… – Лис смущённо улыбнулся, – вернулись оттуда. Они пришли вместе с нами.
– Теория множеств, – Ворон, обескураженный очевидным, механически взлохматил копну волос на своей голове. – Вот вам и высшая математика в жизненной практике.
Воодушевлённый, Тур тоже собрался высказаться, но не успел.
– Братья!
Мёртвый взгляд Ворона мгновенно перекинулся в пустоту. Даль за окном раздвинулась, как театральный занавес. За стеной дождя вспыхнуло пламя, и осколки сотен мыслей, сознаний и голосов устремились во тьму вместе с обрывками звуков, незавершённых фраз и оборванных аккордов. Громовой раскат расколол пространство, и время застыло над пропастью.
Сгустки призрачной информации, закованные в кандалы ужаса, оторвались от берега и поплыли в победно распахнутые объятия Пятницы-Смерти.
Разноцветная афиша на ограде городского сада – «Супердискотека… В ноль часов ноль минут». Лис зажмурился, но алые буквы остались под веками, подобно глумящемуся призраку. «Ноль часов ноль минут» – как насмешка над временем, которого вдруг не стало для сотни парней и девчонок.
Лиса окатило нереальным холодом Перехода.
Кто из близнецов говорил, он не понял, ибо оба – Тур и Ворон – стояли за порогом небытия. Переход мерцал, и врата его медленно, но неуклонно смыкались. Лис ахнул и, раскинув руки, встал на самом пороге так, будто силился удержать тяжеленные створы.
Скомканное пространство заволновалось и отпрянуло, будто вода, накатившая на невидимую стену.