Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи

– Он указал на проблемы, которые могли возникнуть без его поддержки, – объяснила Неустроева. Ей почему-то неистребимо хотелось оставить Алексея Васильевича – хотя бы в своем сознании – приличным человеком.

– Это и называется вымогательством, – деловито отметила адвокатесса. И тут же приступила к главному: – Знаете, спасти Лешку – шансов мало. Но есть.

Отметив полное внимание собеседницы, продолжила:

– Для этого нужно раскачать и развалить всю их стройную систему обвинений. И что мальчишка – жестокий убийца, преступник с детских лет. И что чуть ли не повстанец, ненавидящий власть. И что замысел задолго до преступления имел, холодный и расчетливый. Я ищу зацепки по каждому пункту. Вот оказался майор корыстным и беззаконным – уже не во власть стреляли, а в такого же преступника. Поймите, мне не испачкать покойного требуется. Мне требуется спасать живого.

– Я все понимаю, – ответила учительница. – Но показаний в суде против своего ученика не дам. Вы ведь на это рассчитывали?

– На это, – вынуждена была согласиться Шеметова. – А по поводу Лешки тоже промолчите? Здесь показания будут не против вашего ученика, а за него. Он же убийцей стал не случайно.

– А чем я могу помочь Леше? – глухо спросила та. – Анечка с Витей – тоже мои ученики.

– Очень даже можете помочь! – ухватилась Ольга за неявно выраженное согласие. – Например, рассказать, что Лешка не был злым парнем. Что не было у него криминальных наклонностей. Что все его «уголовное прошлое» – дело злонамеренных рук. Не говорите про майора, говорите про мальчишку.

– Хорошо, – после паузы выдохнула учительница. – Хотите, расскажу, с чего все началось?

– Конечно! – обрадовалась та.

– Про ружья слышали, наверное.

– Ну да. Спецучет с них начался.

– Так вот, Лешка там был ведомым. Заводилой был Мотенька Рыбаков, острый, веселый мальчишка. Сейчас в МГИМО учится, на бесплатное без блата поступил.

– Молодец, – машинально ответила Шеметова, лихорадочно соображая, захочет ли такой успешный юноша выступать на суде, обеляя убийцу и обвиняя себя, пусть даже и по пустяковому эпизоду десятилетней давности.

– А забрал ружья Вадик Глызин.

– Тоже в МГИМО? – пошутила Ольга, как выяснилось, неудачно.

– К несчастью, нет. Вадик был очень добрым мальчиком с золотыми руками. Никому ни в чем не мог отказать. Спился к восемнадцати годам, даже по здешним меркам сильно преждевременно. Утонул прошлым летом.

«Значит, два возможных свидетеля, – отметила про себя Шеметова. – Будущий дипломат Мотенька и сама учительница».

Много чего еще полезного рассказала пожилая женщина. Как и следовало ожидать, Леша Куницын – вне взаимоотношений со своим тезкой-майором – ни злым, ни жестоким никогда не был. Значительную часть добытых сведений можно было задокументировать в виде, пригодном для судебного следствия. Но и работы предстояло – ого-го! Даже с Ольгиной уникальной скоростью – проблемно: до начала процесса оставалось неполных три дня.

– Спасибо вам, Надежда Георгиевна! – заканчивая беседу, поблагодарила учительницу адвокат.

В ее большом блокноте осталось много ценнейшей информации.

Совсем уже напоследок задала странный вопрос:

– А почему Наталью Куницыну, вдову, называют ведьминой племянницей?

– Откуда вы это взяли? – уже не улыбаясь, спросила та.

– Баба Маня сказала. Говорит, что та ходила на болото к своей тете, чтоб меня заморить, – веселым тоном сказала Шеметова.

– Это совсем не весело, – не поддержала ее Надежда Георгиевна. – Я учила Наташу. Девочка она недобрая. И дочки ее тоже. Нехорошо так про детей говорить, но уж такими родились.

– А что насчет ведьм и чертей? – гнула свое Ольга.

– Насчет чертей не знаю, – подумав, не быстро ответила Неустроева. – А вот ведьмы здесь бывают. Вы не думайте, – поймав взгляд Шеметовой, отозвалась учительница. – Я ведь тоже раньше в городе жила. Не таком большом, как Москва, но все-таки. Вот там в ведьм не верится. А здесь, среди болот, да в долгие холодные ночи, во что хочешь поверишь. Думаю, вам стоит уехать.

– А что, ведьмы здесь ближнего радиуса действия?

– Чем дальше от бабки Марфы, тем лучше, – косвенно подтвердила юмористическое предположение Надежда Георгиевна.

В общем, в дом Куницыных Ольга возвращалась в несколько смятенных чувствах. С одной стороны, она была исключительно довольна достигнутыми результатами и даже немножко горда собой. С другой – ей уже не хотелось на вечернюю рыбалку. Ей хотелось – раз уж нельзя в Москву или Рио – в Любино. Все-таки на двадцать с лишним километров подальше от, как выяснилось, знаменитой в этих краях бабки Марфы.

Неустроева жила в самом конце деревне, даже на отшибе. До основных улиц пришлось идти по маленькой, в несколько сотен деревьев, рощице. Несмотря на небольшие размеры леска, он получился довольно темным – вместо вездесущих берез здесь сгустились елки. Да еще тропка петляла, огибая самые колючие места.