Защитник

— Те же яйца, вид сбоку. Если они для тебя в твоей стране урюки, то ты для них, в их стране, тот же урюк. Или ты думаешь, что ты много лучше какого-нибудь вшивого чабана, всю жизнь просидевшего на склоне горы? Так нет. Этот чабан обут, одет, правда не от Версаче, но ему того и не нужно. Он живет своей размеренной жизнью, той, что жили его деды, питается экологически чистыми продуктами и, смею тебя заверить, доживет до ста лет, чего и вам желаю. И если ты явишься к нему со своими проблемами и начнешь его учить жить, то ничего из этого хорошего не выйдет, потому как не нужна ему твоя цивилизация, хоть на твой взгляд он и выглядит дикарем. А вот белая «цивилизованная» кость сама придумывает себе трудности под названием «законы и правила поведения», сама их не соблюдает или соблюдает, при том, что большая часть этих законов нелогична, глупа по своей сути. И, вооружившись этими законами, часть белых пытается стяжать себе «богатство», которое само по себе укорачивает их жизнь, поскольку смысл его добычи — получить право на излишества, которые жизнь укорачивают.

— Тебя послушать, так наше общество — мир парадоксов.

— Кто бы сомневался.

— А Кру…

— А что Кру? Как вы же сами и говорите: не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Здесь нет порнографии, но иное отношение к сексу как таковому.

Здесь наряду с семейными традициями процветает свобода нравов, иная мораль, которая неприемлема для цинично-консервативного общества Запада. Вы называете это секс-туризмом. Но для них это обычная повседневная жизнь. И родители не видят ничего предосудительного в том, что их дочь спит сегодня с одним, а завтра с другим и берет за это деньги. Она не проститутка в нашем понимании, не падшая женщина, которая зарабатывает, продавая свое тело. Она своего рода носитель культуры, перенимающий мелочи от нас, фильтрующий их, оставляющий то, что приемлемо, и отвергающий все лишнее.

— Тебя послушать, так выходит, что местные «морковки», собственно, и творят культуру страны, а посему давайте спариваться друг с другом без разбора, потом решим, чьи были дети…

— Дорогой, ты что-то сказал? — донеслось из комнаты.

— Нет… Это я… подавился, — и я несколько раз демонстративно кашлянул…

Вот такой странный получился у нас тогда диалог.

* * *

На следующее утро после «сближения» с Кру у меня было плохое настроение. Нет, даже не плохое, а отвратительное. Во-первых, потому что я не выспался — тяжело перейти на другой режим с разницей в восемь часов. Но так как завтрак, в отличие от обеда и ужина, был оплачен, имело смысл сходить посмотреть, чем тут кормят, по старому украинскому принципу, «не съесть, так надкусить». А посему, натянув шорты и маечку, я бросил прощальный взгляд на два женских тела, сплетенных на смятых простынях, и отправился в столовую отеля.

У входа в ресторацию за письменным столом восседал огромный охранник. Он то и дело широко зевал, демонстрируя всем и каждому, что он тут совершенно не нужен. Тем не менее каждый входящий вручал ему талон на завтрак, который тут же исчезал в верхнем ящике стола. Я поступил точно как остальные и, получив в ответ кивок, прошествовал в зал.

Завтрак был в самом разгаре. У раздачи толпились с десять узкоглазых, еще несколько человек не спеша разгуливали вдоль длинных столов с закусками.

— Ты уверен, что хочешь кушать?

— Уверен, что хочу попробовать… Хотя ты мог бы сначала пожелать мне доброго утра.

— Ну «добрая» ночь у тебя уже была, а судя по твоему нынешнему состоянию, тебе можно пожелать или «утра», или «доброго».

— Угу… — с мрачным видом кивнул я. — Утро добрым не бывает.

Это пожелание Тогота совсем меня не порадовало. Собственно, я ждал от него совсем другого — комментария по поводу относительной съедобности местной пищи. С фруктами Таиланда я познакомился накануне, когда абсолютно не знал, что нужно есть: то ли толстую темно-фиолетовую, благоухающую кожу, то ли белые мягкие семечки, внешне напоминающие небольшие чесночники. Но Тогот тут мне был не помощник. Он издевался, как мог, самым мерзким образом давая неподобающие советы…