Защитник

Приказ отозвался эхом радостно ревущих голосов. Мужчины ухмылялись понимающе и смотрели на Фемистокла с каким-то благоговением. Его команда знала, чего он достиг, хотя никто другой пока еще даже не догадывался об этом. С легким сердцем взяв копье и щит, Фемистокл потер лицо; на щеках белой стерней прорезалась щетина. После вчерашних трудов он чувствовал себя постаревшим лет на двадцать. Но он дал людям то, в чем они отчаянно нуждались, – шанс на победу. Спартанцы, услышав о двух письмах, назвали бы это афинской хитростью, но от возможности, которую он предоставил им всем, не отказались.

Повинуясь внезапному порыву, Фемистокл опустился на колени. Еще с десяток мужчин прервали свои приготовления и последовали его примеру, коснувшись коленом палубы.

– Афина, ты оберегла нас. Позволь нам отомстить тем, кто этого заслуживает. Я прошу твоего благословения для этого корабля, для этой верной команды. Дай нам силы закончить начатое и спасти наших женщин и детей. Я прошу от твоего имени. Я прошу благословения Ареса и могущественного Посейдона. Позвольте нам быть вашим копьем и мечом. Позвольте нам быть вашим ответом.

Он поднялся, открыл глаза и понял, что воины и гребцы внизу читают со склоненной головой собственные молитвы или повторяют его слова. Он видел их решимость. Они были его людьми. Несмотря ни на что и вопреки всему, они не уступят – по крайней мере, в этот день.

Глава 7

Идя по главной улице Элевсина, Аристид всячески старался скрыть признаки раздражения. Рядом с ним шел спартанский регент со сцепленными за спиной руками, в красном, развевающемся на ветру плаще-трибоме. Павсаний был тогда в первом цвете молодости и здоровья. Приподнятая, как казалось, постоянно бровь придавала его лицу сардоническое выражение, словно везде, куда бы он ни посмотрел, находилось что-то вызывавшее у него неудовольствие.

По другую сторону от афинянина шагал прорицатель Павсания – в подпоясанном хитоне и сандалиях, с обнаженными загорелыми руками.

«Эти двое идут, как молодые львы», – подумал Аристид.

Жизнь не терзала их, не ломала. Они не сомневались в своей значимости и своем месте в мире. Аристид не выказал признаков смятения, которое испытывал, имея дело с людьми относительно молодыми. Афины никогда бы не назначили регента моложе тридцати лет.

– Должен сказать, я огорчен тем, что не смог посмотреть мистерии, – сказал Павсаний. – Отец и дядя высоко отзывались о здешних ритуалах. Однако сам я никаких приглашений в святая святых не получал.

Для ушей Аристида голос регента звучал излишне резко, в нем постоянно прорезалась нота жалобного недовольства. Так и хотелось спросить, не считает ли Павсаний, что священный праздник до́лжно провести заново по его прихоти. Богини, конечно, не стали бы слишком возражать или воспринимать это как насмешку, но Аристид сдерживался и молчал. Он уже упомянул причину, по которой они все оказались в Элевсине, за что получил отповедь, как будто нарушил некое правило хороших манер. Все, что от него требовалось, – это убедить человека, в чьей поддержке он нуждался. Дерзость и глупость Павсания никакого значения не имели. Аристид знал, что будет льстить и отпускать комплименты, делать все, что понадобится, чтобы завоевать расположение спартанца. Он постоянно напоминал себе об осторожности. Павсаний казался человеком отстраненным, невежественным в отношении манер, присущих знатным людям, которых знал Аристид, как будто значение имели только его собственные потребности и интересы. Но если Павсаний действительно чего-то не знал, то его прорицатель, как подозревал Аристид, был остер, словно обсидиан. В каждом брошенном им мельком взгляде, в каждой полуулыбке чувствовался ум.

Весть о гибели царя Леонида все еще распространялась по городам и весям эллинов. Для Аристида, как и для любого афинянина, сражение при Фермопилах было событием, в общем-то, банальным. Он знал, что спартанцы потеряли военного царя. Павсаний потерял дядю! Проявить уважение к такому горю было правильно и естественно. Но разве эта потеря могла сравниться с тем, что персидская армия учинила в Афинах, где она оскверняла священные места и гробницы, разрушала дома и стены?

Присутствие персов в своем городе Аристид ощущал тяжестью на плечах, будто плащ, который не мог сбросить, как бы это его ни тяготило. Он напомнил себе, что люди спасены и доставлены на Саламин. Остров был виден из Элевсина – за сверкающей полоской разделяющего их моря. В этот самый момент, когда афинское собрание скандалило и шумело, Ксантипп был где-то там, среди них, с Фемистоклом и Кимоном. Их жены, матери и сестры наблюдали и молились. Аристид стиснул зубы. Пока там решалась судьба его города, ему приходилось играть в политику со спартанцами.