Зарево зорь

Таишь ты мысли, – но даже вслух
Когда их молвишь, твои слова
Как над волною лебяжий пух,
Как под Луною ковыль-трава.

В тихих горницах

Ты светишься всегда так равномерно-ясно,
Но этот ровный свет не оттого так тих,
Что сердце у тебя безмолвствует безгласно,
А оттого, что в нём поёт бессмертный стих.

Его ты слышала в младенческие зори,
Когда привязан был челнок твой к кораблю,
Его ты слышала в надмирном разговоре,
Когда я прошептал, и услыхал, «Люблю».

И будешь ты гореть, безгласная лампада,
Но не в безжизненном тоскующих гробниц,
А в тихих горницах, где сердце мыслить радо,
Что много ведало, когда-то, нежных лиц.

И между них одно взнеслось над мглой теченья,
Миг единения – навеки был певуч,
И слово, полное бессмертного значенья,
Всё держит свой прямой ненарушимый луч.

Лилия

Когда бы знала белая лилия,
Что, цветя так истомно над зеркалом струй,
Она вызывает безволие бессилия,
Лишь внушая жажду, не давая поцелуй, –

Когда бы знала, как, терзая и мучая,
Подвижные, влажные, меняет зеркала,
Быть может, она бы, эта грёза певучая,
Над рекой не цвела.

Два цветка

Я взглянул, я с высокой взглянул высоты,
  Но меня не заметила ты.
Я далёко, на взгорьи пустынном, стоял,
  Твой цветок жизнеюный был – аль.

Я взглянул, из глубокой взглянул глубины,
  Ты была на свиданьях Весны.
До свиданий дойти я не мог, не хотел,
  Твой цветок был – загадочно-бел.

Я взглянул, я с тобою стоял наравне,
  Над затоном, с тоской о Весне,
И прильнув к лепесткам, целовал я цветы,
  Но меня не увидела ты.

А теперь – а теперь я узнал два цветка,
  В них сверкают любовь и тоска.
Я как в сказке заснул, с пленной птицей в груди.
  Пусть поёт. Подожди. Не буди.

Я, ты

– Куда ты его проводила?
Зачем ты с ним не пошла?
– Луна в село мне светила,
Светила ему из села.
– Куда ж ты его провожала?
– До околицы вместе шли.
Мне ночь цветами дышала,
Ему звездами вдали.
– А после? – Ночь побелела.
На погосте рвала я цветы.
Он пошёл, усмехнулся несмело.
Я – я, говорит, а ты – ты.

Лесная

Годами, ветрами измятые сосны в сыпучести дюн Океана,
Текучие смолы, что светят янтарно, с зарёю, и поздно и рано.
Разгудистый колокол, в хоры вошедший сосновых огромностей бора,
Волна перекатная шума лесного, идущая мерно и скоро.

Струя полнопевная крови, сокрытой в руке, что кладу я на руку,
Два сердца, столь близкие, пляшут влюблённо, и ухо внимает их звуку.
Лазурный шатёр над смарагдами бора оделся в обрывную млечность,
Как сладостно быть мне, родная, лесная, с тобою и миги, и Вечность.

Весенние сосны