- Я понимаю, у меня с ней оказались различные политические взгляды, но нельзя же таким жестоким способом воздействовать на мои убеждения!
- Она любит другого, - сказала мама.
- Любит? - спросил Савич изумленно и вдруг захохотал, но глаза его оставались неподвижными, а лицо злым. - Этого пролетария? Доморощенного изобретателя?
Нет, нет, уволь, не смеши! - И, отчетливо выговаривая слова, заявил: Я рассматриваю случившееся только как политическую демонстрацию против себя.
- Какой ты еще не человек, Георгий! - сказала мать с сожалением.
- В таком случае... - Савич встал, гордо поднял голову, но вдруг снова тяжело плюхнулся на стул. Опустил голову на руки, посидев несколько мгновений в такой позе, внезапно решительно выпрямился, потрогал мизинцем с длинным, острым, словно куриный клюв, ногтем маленькие, как у Макса Линдера, усики и проговорил обычным своим голосом: - В таком случае, Варвара, у меня к тебе просьба. Уверен, ты мне не откажешь хотя бы во имя столь священной своим прошлым дружбы. Я отмечаю именины дочери. Соберется общество, и я прошу, даже умоляю, поговори с Соней. Разумеется, я тебя также приглашаю с Петром и с сыном. В этом ты мне не откажешь!
Нет, нет!
И Савич ушел, простирая к маме руку с открытой ладонью, словно отталкивая то, что она могла ему ответить.
Тима понимал, что приглашение на именины и приход Георгия Семеновича все это касается не только Тимпных интересов, но каких-то взрослых дел, тревожно запутанных и не совсем ясных для Тимы. Удобно ли поднимать сейчас разговор о том, что пойти ему на именины не в чем, заштопанные локти на его курточке чернилами не замажешь, как это папа делает со швами, короткие штаны годятся только под валенки? Да и может ли он пойти на именины в валенках? Потом нужен подарок. Допустим, он почистит бензином старого плюшевого медвежонка, но у медвежонка нет одного глаза. Потом Ниночка уже взрослая, она ровесница Тиме. Кто же дарит в таком возрасте плюшевых медведей, даже новых? Теперь, допустим, папа с мамой не захотят пойти к Савичу и отпустят Тиму одного. Но ведь тогда Георгий Семенович рассердится. Он же хочет, чтобы пришли папа, мама и Софья Александровна. Увидев, что Тима один, Савпч разозлится и снова начнет его мучить, теперь уже при всех, за то, что он не умеет вести себя за столом, как полагается воспитанному человеку. Правда, Тима уже научился держать вилку в неудобной левой руке, даже дома брал из баночки соль ножом, но вдруг он снова что-нибудь забудет? Или нарушит какое-нибудь не известное ему правило приличия? Нет, идти одному к Савичу невозможно. Видя, как отец достает из кармана скомканные деньги и с виноватой улыбкой разглаживает их на столе рукой, Тима, для того чтобы не выдать своих мыслей, сказал маме равнодушным голосом:
- Мамочка, а если почистить плюшевого мишку бензином, он станет совсем как новый, и я смогу его тогда подарить Ниночке Савич на день рождения!
- Ах да, - сказала мама расстроенно, - эти именины... Как мне не хочется туда идти!
- Варенька, - радостно заявил отец, - кстати, за ночные дежурства в сыпнотифозном бараке мне полагается завтра кое-что получить.
- Петр, ну зачем эти деньги? Я так за тебя беспокоюсь.
- Нельзя, Варенька, люди. Ты не представляешь, какие там ужасные условия. А еще кто-то единственный термометр украл. Просто чудовищно!
- Мне не надо матросского костюма, - самоотверженно воскликнул Тима, а то ты там заболеешь!
- Глупости, - сказал отец, - завтра же я получу деньги. - И, искательно улыбнувшись матери, попросил: - Ты, Варенька, тоже купи себе что-нибудь оригинальное.
- А Софья? Ты говорил с ней? Она будет?
- Естественно, - пожимая плечами, сказал отец. - Я ей прямо заявил: "Ты из себя Анну Каренину не изображай". Знаешь, Варюша, то, что Соня вместо функционера в комитете стала простым пропагандистом в солдатских эшелонах, правильно. А что это произошло на почве особых, лирических отношений с Кудровым, - это ее личное дело. Но чтобы все это общество, окружающее Савич а, делало ее предметом обывательских осуждений, мы не позволим.
- Петя, а если бы со мной подобное случилось? - спросила мама.
Отец побледнел, лицо его жалко сморщилось, и он тихо сказал:
- Варя, ведь ты знаешь, я не очень волевой человек, - и, разведя руками, сокрушенно объяснил: - Мое личное еще очень довлеет над моим сознанием. Я бы, очевидно, этого пережить не смог.
- Милый мой, единственный! - Мама взяла в обо руки лицо отца с впавшими темными щеками и, целуя его в нос, сказала с волнением: - Я бы ведь тоже без тебя не могла жить! Вопреки утверждению Федора, что только тот революционер, кто все свои инстинкты подчиняет разуму.
- А вот когда Эсфирь заболела воспалением почек, Федор обрыдал всех врачей, умоляя спасти ее, - самодовольно посплетничал отец. - Вот тебе и Федор!
- Ладно, - сказала мама. - Ты у меня тоже порыдаешь в случае чего. И попробуй только проявить спокойствие и выдержку, я тебе этого никогда не прощу.
Но Тиме надоело слушать эти слюнтяйские разговоры, и он посоветовал отцу: