Заре навстречу

Все было тихо. Дача стояла темная, немая.

Это было двухэтажное здание с мезонином в виде башенки и с острым шпилем наверху. Фронтон украшала белая резьба. Такое же белое кружево спускалось с карнизов, обрамляло окна. Приглядевшись, можно было различить доски, которыми была забита дверь, ведущая на веранду.

Задняя кухонная дверь была плотно прикрыта, но не забита. Против этой двери, под сараем для дров, устроилась засада.

Время ползло. Стуча и пыхтя, пронесся двенадцатичасовой поезд за лесом, вольно раскатился гармоничный рев гудка. Снова наступила тишина. Роман уже начал думать, что сведения ошибочны или что заговорщики переменили место встречи… как вдруг увидел: узкая полоска света скользнула по внутреннему краю оконного косяка.

Он разом понял: окна занавешены плотной черной материей! Вот почему дом кажется нежилым.

Поколебался: может быть, заговорщики все уже собрались, заседают, и нечего ждать — надо обрушиться именно сейчас.

Пока он раздумывал, вдали послышался перестук копыт. Роман понял, что это изменник — командир конного эскадрона.

— Ага! И Акишев жалует!

Акишев, по-видимому, чуял неладное: он не явился на вызов Чека, и его нигде не могли найти. Адъютант его тоже исчез.

Стук копыт стал явственнее. В мезонине тихо раскрылась форточка.

Кони остановились. Как ветер в кустах, прошелестели неразличимые шепотные слова. Ческидов выступил из кустов, потребовал: «Пропуск!» «Кинжал!» — шепнул Акишев. «Кострома!» — отозвался Ческидов и предложил спешиться: уведу, мол, коней подальше в лес, так, мол, приказано… Ни звука не дали проронить бандитам! Молодцы!

Сколько ни прислушивался Роман, не слыхал, закрылась ли форточка… зато его ухо уловило скрип ступенек: кто-то поспешно спускался с мезонина. Этот бандит, очевидно, почуял опасность и сейчас предупредит заговорщиков.

Команда «вперед!», как шорох, пролетела. Бойцы полезли. Цепь сомкнулась. Новая команда — и бойцы поднялись, кинулись на приступ.

Роман кричал в азарте:

— Сдавайся, Охлопков! Сдавайтесь, гады!

Скрип, треск, звон стекла — и балконная дверь подалась. С двух сторон — из кухни и с веранды — хлынули в дом бойцы. Электрические фонарики наперекрест осветили просторную пустую комнату, стол с остатками еды, отброшенные в поспешном бегстве стулья. Из кромешной тьмы внутреннего коридора грохнул выстрел. Посланная туда пуля нашла цель: кто-то болезненно закричал. Кто-то крикнул: «Сдаемся!» Где-то на втором этаже открылось окно:

— Господа! Мы окружены!

Беспорядочные выстрелы. Железо загремело на крыше.

— Уйдут! Держи! Держи!

Из кухни вышел высокий, тучный человек в шинели, с винтовкой, побежал тяжелыми шагами к кустам, крича:

— Сдавайтесь, бандиты!

«Это не боец! Это — Охлопков!» — точно стукнуло Романа. Он кинулся следом.

— Стой! Стреляю!

Но патроны кончились, стрелять было нечем. Роман даже зубами заскрипел.

Он выхватил винтовку у молодого бойца, выстрелил. В кустах зашумело.

— Попал!

Светя фонариком, они обыскали кусты. Нигде не было ни тела, ни следов крови…

Из дома между тем выводили на полянку арестованных заговорщиков.

Электрический фонарик осветил попеременно: мертвенно-желтое лицо Котельникова, дрожащую бороду звероподобного протодьякона, надменно опущенные глаза Гафизова-младшего… Много было незнакомых — решительных и жестких — офицерских лиц.

Подошел Ческидов. К арестованным присоединились изменник Акишев и его адъютант.

— Эх, упустил ты Охлопкова! — говорил с сожалением Чекарев Роману через два дня после облавы. — Они, беглецы ваши, знаешь, что наделали? Паровоз захватили — и драла по горнозаводской линии! А теперь мятежи по заводам подымают! Почитай-ка сводку!

Роман прочел:

«В Лысогорске вспыхнуло контрреволюционное восстание, поднятое правыми эсерами, монархистами, меньшевиками. В помещение Совета брошена бомба. Члены Совета арестованы. Председатель убит. Поставлен новый Совет из представителей эсеров, кадетов, меньшевиков.

В Кисловском заводе эсеры, меньшевики и кулаки ближних сел подняли на мятеж отряд автомобилистов. Совет разогнан. Коммунистов расстреливают.

В Лешковский завод явился отряд белогвардейцев из Кисловского завода, арестовал членов Совета и всех советских служащих. Население спешно организовало оборону, изгнало белогвардейцев…»

— Почему думаешь, что это все — Охлопков? — спросил Роман. — Не мог он поспеть: в одно время все вспыхнуло!

— Это дело рук той самой организации. А Охлопков твой теперь в Кисловском заводе коммунистов расстреливает.

— Послушай, Лукиян! Будь другом! Пошлите наш отряд резерва по горнозаводской линии! Ручаюсь — подавим сволочей! Разобьем!

— Нельзя. Нельзя дробить силы, — твердо сказал Чекарев. — Помни одно: чехи близятся! Чехов надо задержать! А на заводы апаевские отряды посланы.

Зазвонил телефон. Чекарев взял трубку.

— Здесь, — ответил он и подал трубку Роману. — Тебя… из оперативного штаба.

Выслушав приказ и ответив кратким «есть!», Роман поднялся с места:

— Прощай, Сергей, пойду! Отряду нашему дали работку… Бандиты разгоняют сезонников на торфянике… Если их не ликвидируем, перебои будут с торфом…

IX