Зараза 3

Приложился о руль и довольно больно налетел на ручку переключения передач, но сразу же перекрутился, уворачиваясь от копья, которое со страшной гримасой на лице впихивал туземец в окно. Схватил его и дернул на себя. Чуть не задохнулся от облака белой пыли, которое слетело с треснувшей морды. Удар по передней стойке получился настолько сильным, что парню раздробило скулу, а металл со скрипом прогнулся. Пока парень с разбитой головой оседал на землю, я рыбкой выпрыгнул через лобовое стекло, кувырком скатился с капота и стал отходить от «дефендера», пугая «мосинкой» оставшихся на ногах аборигенов.

На меня, размахивая оружием, надвигались трое: одноглазый с двумя короткими ножами и два явно потерявших уверенность молодых парня, державших копья на вытянутых руках. Одноглазый прятался за спинами, что-то постоянно бубнил и жестами подталкивал остальных вперед.

— Мужики, может, договоримся? — я примирительно поднял руки, прикидывая, как мне лучше разобраться с тремя бойцами одним оставшимся патроном, — Ты же колдун? У меня связи есть, я тут много уже колдунов знаю, а?

Парни замерли, а одноглазый заорал совсем уж что-то страшное, полоснул себя ножом по лбу и стал брызгать кровью на спины и лица обернувшихся бойцов, затянув истошную молитву.

— Какие мы обидчивые, фу, таким быть, — я выстрелил, целясь в окровавленную повязку одноглазого, а то либо демона призовет, либо зомбаков накличет.

С такого расстояния мужика аж опрокинуло, только босые пятки в воздух взметнулись. Напарники колдуна среагировали по-разному — то что покрупней, с небольшим пузиком, развернулся и поскакал в лес, а второй заорал и, замахиваясь копьем, бросился на меня.

Копьем он орудовал шустро. Сначала попробовав атаковать меня с дальней дистанции, но быстро перехватил древко ближе к наконечнику, пытаясь перейти в ближний бой. Я отбивался прикладом и сам контратаковал штыком. Элегантности моему копью, конечно, недоставало, но я брал грубой силой. Побочка ли это, адреналин, радость битвы и скорой победы, но меня распирало. Что радовало, но и злило, как раз оттого, что радовало.

Несколько блоков, уворотов и контратак, а потом пара результативных ударов и даже изолента уже не спасет приклад, но зато туземца вообще уже никто и ничего не спасет.

Я осмотрел поле боя. Четыре трупа, один тяжелораненый и один до сих пор без сознания. С белыми мордами они для меня, как китайцы, все на одно лицо, но без сознания точно тот, которого я вырубил о стойку, а с пробитым животом, парень, что пытался сунуться в кузов. Беглеца не видно, только отчетливый след прореженных зарослей.

Разговор с раненым не особо получился. Он говорил, лепетал без умолку, периодически кашляя кровью. Но что-то мне подсказывало, что в той злости и ненависти, которой он скрипел зубами, ни один переводчик не расслышит: «твоих друзей увели на юг… два километра до большого дерева. Потом налево и обходи поселение только с севера, там часовых нет…»

Я заменил свою многострадальную винтовку на две запасных, собрал все патроны, которые нашел и еще залез под машину, чтобы достать священное оружие Али. Нашел только половину от треснувшего почти посередине крутого дерева бонгосси. И тут халтура.

Я, итак-то особо не верил в магическую силу камаджоров, хоть и надеялся, а теперь совсем расстроился. А еще больше расстроился за Али, понимая, как много она для него значит. Изолентой тут дело не решить, но, может, хоть самого Али еще найду.

Я еще раз обыскал машину в поисках оставшихся припасов. Закинулся парой местных аналогов «сникерса», убедил себя не мечтать о нормальной еде, сигаретке и чашечке крепкого кофе. А лучше вообще не мечтать, а разобраться с контролем своего тела и эмоций. И почесал в лес по следам беглеца.

***

Несмотря на фору, своего условного проводника я нагнал довольно быстро, но трогать не стал. Держался на расстоянии, продолжая идти по следу. Рассчитывал, что он приведет меня к камаджорам. И несколько раз находил подтверждения в виде дополнительных следов на маршруте. Помимо примятой травы, порванной паутины, сломанных веток и фантиков от батончиков встречались и специально оставленные хлебные крошки от Дедушки Лу. Обрывки ткани, а иногда и просто цветные нитки, которые наш африканский хипстер отрывал от своего не по району модного прикида.

— Эти папуасы тебе за шмот-то пояснят, — я пробурчал, когда нашел очки Дедушки Лу с одним разбитым глазом.

Через пару километров заросли расступились и открылся вид на небольшую долину с первыми признаками цивилизации. Где-то километр заросшего травой поля, потом накатанная дорога, а за ней стройные ряды банановой плантации. Я насчитал почти девяносто рядов вдоль, пока не сбился, и примерно столько же поперек. И сбился я даже не на середине.

К центру плантации вела грунтовка и там был просвет, в котором едва проглядывалось несколько крыш невысоких построек. Крупный резервуар для воды, склад с металлической крышей без стен, особняк, где жили владельцы и несколько мелких построек для работников и длинное здание, похожее на теплицу.