Заратустра: Танцующий Бог

Когда он был президентом, были убиты тысячи сикхов, разрушено святилище их храма, но он даже не пикнул. На самом деле, его сделали президентом единственно потому, что он человек без мужества и разума.

Мне жаль пандита Рави Шанкара. Он не должен был принимать этой награды. К тому же, кланяясь человеку, который ничего не знает, он выдал себя — то, что его знания существуют только на словах. Возможно, он смыслит в том, что касается языка и грамматики, но ему ничего не известно о смысле Вед и Упанишад.

Упанишады были созданы очень гордыми людьми. Они никогда не ходили к императорам, императорам приходилось самим ходить в их лесные хижины, если они хотели увидеть их, встретиться с ними. Императорам приходилось записываться на прием.

Но государство стало силой, и вы можете посадить любого идиота на любой высокий пост, и он становится уважаемым, он становится могущественным. Сам по себе он никто. В тот момент, когда он лишается своего места, люди полностью забывают о нем. Вы слышали что-нибудь о Никсоне? Были дни, когда он был самым могущественным человеком в мире, а сегодня этот же человек стал безымянным. Человек нечестен, но государство дает ему власть. Вместо того чтобы сделать его слугой народа, оно делает этих людей хозяевами земли.

Заратустра полностью против государства. Это не значит, что не должно быть никакой функциональной организации. Под функциональной организацией я имею в виду нечто вроде железной дороги; там есть свой президент, но его никто не знает — нет необходимости знать. Или почта: там есть главный почтмейстер, но никто не знает, кто этот парень; в этом нет необходимости.

Премьер-министры и президенты должны быть в таком же положении. Им должны платить, потому что они служат стране, но они не должны превращаться в неких завоевателей, как если бы страна принадлежала им, и они были бы ее хозяевами.

Заратустра говорит: Кое-где существуют еще племена и народы, но не у нас, братья мои: у нас есть государства...

Государством зовется самое холодное из всех чудовищ, потому что это огромный бюрократический механизм. Пойдите в любое государственное учреждение, и на каждом столе вы увидите огромные груды дел. Они покрыты пылью. И самый обычный клерк будет вести себя с вами так, как будто вы — никто, просто дело, которое с вами связано... возможно, остановлена ваша деятельность, или занят ваш дом, или кто-то отнял у вас землю. Но дело будет двигаться так медленно...

Я читал, что Альберт Эйнштейн открыл: быстрее всего движется свет. Я поинтересовался у своих университетских коллег-ученых:

— Вы не подскажете, открыл ли кто-нибудь, что движется медленнее всего? Они сказали:

— Мы никогда об этом не думали. Я сказал:

— Я открыл это. Это дела в правительственных учреждениях. Свет движется быстрее всего, а дела, должно быть, самое темное на земле, они продвигаются медленнее всего. Пока они попадут с одного стола на другой, проходят годы. А если они добираются из Пуны в Нью-Дели прежде, чем вы умрете — это фантастическая скорость.

Один мой друг — он был стар, но среди моих друзей было много старых людей — ему было девяносто лет, а его судебное разбирательство тянулось семьдесят лет. Оно началось, когда ему было двадцать. Все судьи, которые им занимались, умерли. Все адвокаты, которые боролись за него или против него, умерли. Британского правительства, которое начало это дело, больше нет! Но дело продолжается.

Самое странное то, что дело было начато британским правительством из-за того, что он написал историю Индии, которая не согласовывалась с английской историей, поскольку английская история была лживой и скрывала истину. Там напыщенно расписывалось, как англичане заботились об индийцах и нет ни одного слова о том, что это была за забота — сколько людей они убили. Фактически, они были захватчиками, и если некоторые индийцы сопротивлялись, это было вполне по-человечески. Они были преступниками.

Он написал историю, в которой указывались эти факты, и британское правительство разгневалось. Они начали дело против него, против издателя, директора типографии и редактора — против четверых. Трое из них умерли. Дело было начато в Верховном суде, когда он еще был в Калькутте. Он переехал в Нью-Дели, столица изменилась, множество судей Верховного суда состарились, ушли на пенсию. Он рассказывал мне:

— Один я еще жив. Я спросил:

— Когда кончится это дело? Теперь Индия свободна, вас должны уважать, почитать — ведь когда страна была в рабстве, вы осмелились обнародовать эти факты и обличить государство и суд.

Но дело продолжалось даже тогда, когда правительство перестало состоять из иностранцев.

Он сказал:

— Дело стало настолько сложным, что даже индийское правительство не может закрыть его, хотя оно и не против, — его невозможно разрешить.

Вот так работает бюрократия. Теперь он умер, дело закрыли. Он был прав, говоря:

— Это дело не закроют, пока я не умру.