Мне вспомнилась моя первая встреча с Морарджи Десаи, с которой началась наша многолетняя «любовь». Мы оба были приглашены Ачарьей Тулси, джайнским монахом, на большую конференцию. В то время Морарджи Десаи был министром финансов Индии, под руководством пандита Джавахарлала Неру, премьер-министра.
Прежде чем обратиться к огромной толпе, которая собралась — наверное, пятьдесят-шестьдесят тысяч — Ачарья Тулси хотел отдельно встретиться с гостями. Тридцать человек были приглашены из всех концов Индии.
Ачарья Тулси сидел на высоком подиуме, а все гости сидели на земле. Морарджи Десаи сидел рядом со мной. И когда он подходил и садился возле меня, я мог почувствовать волны гнева. Я не мог понять, из-за чего он злится — в чем проблема? — но вскоре выяснилось, что проблема была. Как только все гости пришли, прежде чем Ачарья Тулси смог произнести слово, Морарджи Десаи сказал:
— Прежде чем обсуждать что-либо, я хочу задать два вопроса. Первый вопрос: когда я вошел...
На Востоке мы по традиции приветствуем друг друга, складывая руки. Это приветствие с глубоким смыслом; оно означает: я кланяюсь Богу в тебе. Оно не столь мирское, как рукопожатие; я называю рукопожатие мирским потому, что оно происходит из страха. Вы должны пожать друг другу руки для того, чтобы показать, что в правой руке вы не держите никакого оружия, чтобы уверить другого в своих дружественных намерениях. Это просто страховка, гарантия безопасности. Когда вы складываете руки вместе и склоняете голову — это признание вашего достоинства.
Морарджи Десаи сказал:
— «Я сделал
Воцарилась глубокая тишина. Стало очень неловко. И Ачарье Тулси нечего было ответить, хотя, если бы у него было хоть немножко понимания, ответ был бы так прост - он мог бы сложить руки: но джайнскому монаху не разрешается это делать. Он не может уважать обычных людей; он святой. Вы можете коснуться его ног. Он не может уважать вас как равного. В противном случае ответ был бы очень простым: он мог бы спуститься с подиума и сесть с нами. Не нужно было ничего говорить, просто сойти с подиума, сесть с нами, сложить руки, и вопрос Морарджи Десаи был бы разрешен.
Такова глупость ваших самых великих религиозных вождей. Ачарья Тулси — крупный религиозный лидер джайнской секты.
Чувствуя, что положение стало очень неловким, я спросил Ачарью Тулси:
— Хотя вопрос задали не мне — вопрос был задан вам, но у вас, по-видимому, нет ответа — у меня он есть. Если хотите, я могу ответить Морарджи Десаи.
Он был счастлив, что кто-то может разрядить атмосферу, созданную Морарджи Десаи; и я сказал Морарджи Десаи:
— Вы спрашивали не меня. Если вы готовы меня выслушать, я могу ответить, но мне нужно также и ваше разрешение.
Он сказал:
— Это не имеет значения. Я жду ответа. Я с радостью выслушаю кого угодно. Я сказал ему:
— Морарджи Десаи, остальные двадцать девять гостей пришли раньше вас. Все были в одинаковом положении, но никто не поднял этот вопрос. Я хочу знать, почему вы задали этот вопрос. Определенно, задето ваше эго; иначе, что плохого в благословении? Он эгоист; он не может сложить руки в знак уважения к вам. Вы не можете принять его благословение; оно оскорбляет вас. Вы оба эгоисты — и посмотрите-ка на крышу! — Там сидел огромный паук... Я сказал:
— Этот паук сидит выше Ачарьи Тулси. Если просто сидение на высоком помосте делает более святым, то этот паук здесь, по-видимому, самый величайший святой. Ачарья Тулси упрям и глуп; иначе он сошел бы вниз. Даже сейчас не поздно, он может сойти. Вы оба — из одной команды.
Если бы вы тоже сидели на подиуме, вы никогда не задали бы такого вопроса. Я прекрасно знаю, что вы сидите на возвышении, в то время как много людей сидит на земле. Вы никогда не спрашивали: «Почему я сижу на подиуме?» Вопрос не в том, что Ачарья Тулси сидит на подиуме, вопрос на самом деле вот в чем: почему вы тоже не сидите на подиуме? И ни у него нет смелости, чтобы спуститься вниз, ни у вас — чтобы подняться.
Я сказал:
— Ну что ж, мы можем начать беседу, оставив в стороне этих двоих. Если они не хотят принимать участие, дверь открыта.
С тех пор он зол на меня. Когда он был премьер-министром, он около трех раз в неделю звонил главному министру Махараштры, рано утром, в шесть часов, и говорил: «Сделайте что-нибудь — надо прекратить деятельность Бхагвана; надо как-то уничтожить его ашрам. Создайте легальные проблемы — сделайте все, что в ваших силах».