Запрос в друзья

Сэм встает со стула, ножки скрежещут об пол. Я прищуриваюсь, отчаянно прислушиваясь к спящему в своей комнате Генри. Но ничего не происходит, только тишина. Сэм уставился в темноту за окнами.

— Бог мой, бог мой… — Он тихо бьется головой о стекло. — И зачем я брякнул про Натана?

Меня пронзает другое воспоминание: однажды Сэм зашел слишком далеко. Он причинил мне боль и видел это. Он стоял на том же месте, что и сейчас, раскаивался, умолял простить его. И я, конечно, простила. Тогда я не представляла себе жизни без него.

— Притворись, что ты не говорил ничего, — выкрикиваю я. — Я никому ничего не скажу, клянусь тебе. Прошу тебя, Сэм. Что будет с Генри?

Он поворачивается ко мне, в его глазах стоят слезы.

— Я позабочусь о нем. Я люблю его не меньше твоего. Ты же не думаешь, что я обижу его?

Я не хочу так думать, но откуда мне знать.

— Я нужна Генри, Сэм. — Я вытаскиваю дрожащие руки из-под себя и хватаюсь за край стола. — Ребенку нужна мать.

— С ним все будет хорошо, как было со мной, — отвечает он, но в его голосе нет уверенности. Его взор устремлен в непроницаемую тьму за окном, но я знаю, что сейчас он за много лет и миль отсюда, в том обшарпанном домишке со следами от сигаретных бычков на пластиковом кухонном столе.

Когда Генри просыпается по утрам, он так близко подносит свое лицо к моему, что я вижу только его глаза, нечетко и не в фокусе, его ресницы щекочут мои, он дышит мне прямо в лицо. Он забирается ко мне в кровать, прижимаясь своим маленьким теплым тельцем к моему, сворачивается калачиком, словно хочет вернуться обратно, туда, откуда появился, в меня. «Мы с Генри когда-то были единым целым, — хочу я сказать Сэму. — Мы можем выглядеть как два разных человека, но на самом деле мы — это одно».

Сэм возвращается к столу и садится так, что наши колени соприкасаются. Он закрывает глаза и протягивает сначала одну, потом и вторую руку, чтобы погладить мои волосы. Меня начинает трясти, изо рта льется слюна.

— Прости, прости меня, — говорит он едва слышно, с закрытыми глазами.

Он прикасается губами к моим волосам и целует их, вдыхая запах. Я сижу, не двигаясь, часто дыша и ощущая, как кровь пульсирует по телу. Он продолжает ласкать меня, приглаживая волосы, точно так же он делал, когда мы лежали в постели, и я засыпала под убаюкивающий ритм его поглаживаний. Я должна бежать, делать что-то, но страх практически парализовал меня. Шок от чудовищности происходящего, смешанный со знакомым ощущением от его прикосновений, нежных, но наполненных ужасающей силой, лишил меня способности двигаться.

— Ты должна сохранять спокойствие, Луиза, прошу тебя, сиди тихо, — бормочет он мне в волосы, и я представляю, как он бросает тревожные взгляды на комнату, в которой мирно спит наш сын.

Его руки опускаются ниже, он все еще прижимает губы к моим волосам, но пальцы мягко обвивают шею. Странное оцепенение проходит, но уже слишком поздно. Я начинаю задыхаться, его пальцы сжимают меня все сильней и сильней. Тишину нарушает только мое поверхностное дыхание; мы оба — заложники нашей любви к Генри, оба хотим защитить его от ужасной сцены. Я беспомощно скребу по его рукам, пытаясь просунуть пальцы между его пальцами и своей шеей, но места нет, и его руки сжимаются в кольцо.

— Тс-с-с, — шепчет он мне в волосы. — Не разбуди Генри.

Я отчаянно пытаюсь оторвать его руки от себя, но он слишком силен. Я чувствую, как ухожу, окруженная тенями прошлого, когда ощущала его руки на шее во время наших с ним игр. Однако он никогда не сжимал их так сильно. Я никогда не была настолько близка к полной темноте.

Я чувствую под собой стул, на котором сидела утром, когда завтракала здесь, на этой кухне. С краю все так же стоит посуда: две тарелки с крошками от тоста; чашка, на дне которой еще осталось на палец холодного чая; покрытый отпечатками пальцев стакан с остатками яблочного сока. Неужели это будет последнее, что я увижу в своей жизни?

Мне не удается оторвать его пальцы от своей шеи, и тогда я прекращаю сопротивление и начинаю шарить вокруг в поисках чего-нибудь, чем я могла бы отогнать его. С каждым разом все трудней наполнять легкие воздухом. Я отключаюсь, я это чувствую, мне осталось совсем недолго. Кухню, на которой я каждый вечер сижу вместе с Генри и слушаю про то, как прошел его день, заволакивает туман боли, смешанной со страхом. Генри… Моя рука падает на стол, я вслепую пытаюсь схватить что-нибудь, чем я смогу ударить Сэма и оглушить или, по крайней мере, заставлю отпустить меня, но там ничего нет, я лишь хватаю воздух.

— Ш-ш-ш, — снова шепчет Сэм, его губы теперь нежно ласкают мое ухо.

Я пытаюсь произнести «пожалуйста», но ничего не получается, он все равно на меня не смотрит, он погружен в свой мир, в котором нет ничего плохого в том, что он со мной делает, как в одной из наших игр; он просто показывает мне свою любовь.

— Все хорошо, Луиза, сиди тихо, ш-ш-ш…