Запретный рай

Прежде ей было слишком больно разбирать эти вещи, и она их не трогала. Теперь же, не сдержавшись, Эмили зарылась в платье лицом и словно бы ощутила головокружительный аромат лазурной морской воды, цветов, чьи лепестки алее и краше мантии древних царей, изумрудной зелени и палящего солнца. Несколько мгновений слабости — и она мужественно выпрямилась. То были лохмотья прошлого, обманчивая оболочка сна, то, с чем необходимо расстаться.

В тот миг, когда она расправляла платье, из складок ткани внезапно выпала жемчужина, голубовато-матовая, округлая, словно маленькая луна. Она казалась безупречной и словно излучала свет.

Эмили замерла. Откуда она взялась?! Это было непостижимо! Осторожно подняв жемчужину, она положила ее на ладонь. Что это было? Неожиданный пропуск в рай? Эмили не имела понятия, сколько стоит жемчуг и где его можно продать.

У нее ничего не осталось от человека, которого она любила, ничего, доказывающего, что он в самом деле существовал в ее жизни, кроме… детей и этой крохотной драгоценности. Поверят ли они ей, когда вырастут? Не лучше ли оставить жемчужину им?

Что бы подумал Атеа, если б узнал о рождении двойни? Что бы сказал, если б увидел ее сейчас?

Взяв небольшое зеркало, молодая женщина окинула себя испытующим взглядом. Она сильно похудела. Дети были спокойными и не доставляли много хлопот, но они много ели и буквально высасывали из нее соки. Тропический загар побледнел, ее щеки поблекли, но взор голубых глаз был полон лихорадочного блеска человека, в одиночку боровшегося за жизнь.

Эмили невольно усмехнулась. Даже если она отправит письмо на Нуку-Хива, скорее всего, оно потеряется в дороге. А если и нет, то передать его Атеа будет просто некому. Да и едва ли он сумел бы прочитать ее послание.

Она решила, что в первую очередь все-таки нужно попытаться отыскать мать. Марсель и Иветта (Маноа и Ивеа) были слишком малы для путешествия на другой конец света.

Прощание с Парижем было подернуто легкой грустью. Мостовые и тротуары покрывала мертвая листва, сбивавшаяся и скользившая под ногами, с неба сыпался унылый дождь. С некоторых пор Париж перестал быть ее городом, хотя Эмили не сомневалась в том, что вернется сюда хотя бы потому, что отныне здесь находилась могила Рене.

Поездка в Гавр выдалась тяжелой (дилижанс трясло, двойняшки не могли заснуть и плакали, а у Эмили затекли руки от двойного груза, и она не имела возможности ни успокоить детей, ни накормить), а вид залива просто удручал.

В Полинезии казалось, будто океанская ширь тает на горизонте, растворяется в необозримых далях, тогда как здесь море выглядело препятствием, стеной. Оно не манило и не звало, оно преграждало путь. Дул сильный ветер, а привкус соли на губах казался горьким. Низкие скалы были покрыты водой, водоросли извивались на камнях, словно змеи. При мысли о качке Эмили замутило, хотя прежде она хорошо переносила морские путешествия.

Молодая женщина потуже завязала ленты шляпки. Жемчужина была завернута в платок и засунута за корсаж. Как ни странно, эта маленькая драгоценность — таинственный талисман — придавала ей сил.

Эмили пожалела о том, что отец так мало рассказывал об Элизабет. Если ей удастся найти мать, они встретятся, как два чужих человека, и будут вынуждены искать пути к сближению. К тому же ей придется предстать перед Элизабет в невыгодном свете. Женщина, родившая детей без мужа (Эмили понимала, что в «цивилизованном» обществе ей придется молчать об Атеа до конца жизни), не имеющая ни гроша, ничему не обученная, кроме как читать, писать и… мечтать.

Корабль причалил к английским берегам ровно в полдень. Высоко в небе в туманной дымке парил сияющий диск, и по воде, словно тропинка, ведущая в неведомое будущее, золотилась едва заметная дорожка.

— Белые люди сильнее, чем мы. У нас нет того, что есть у них: такого оружия, таких кораблей. Сражаясь с ними, мы все время старались им подражать, но у нас ничего не вышло. Их оружие не служит нам так, как им, а наши пращи и копья и вовсе бессильны против их пушек.

— Сколько времени мы не нападаем, а убегаем!

— Надо сойти вниз, тем более, они обещают сохранить нам жизнь.

— Я спущусь к ним только одним способом, — сказал Атеа, выслушав своих воинов, и все сразу поняли, что он имеет в виду. — Я хочу умереть свободным.

Он по-прежнему держал в руках ружье, в котором давно не было патронов. Он отказывался расстаться с ним, возможно, потому, что это помогало ему сохранить уверенность в себе. Долгие дни оружие белых людей заменяло Атеа жезл вождя, но теперь и этому пришел конец.

Его люди были правы: из пусть не грозной, но ощутимой силы они превратились в преследуемых и гонимых. Полгода назад с Нуку-Хива прибыл особый отряд, который занимался только тем, что пытался поймать Атеа и его воинов, но лишь спустя пять месяцев им наконец удалось загнать кучку туземцев, возглавляемых арики, в небольшое ущелье, откуда не было выхода.

Сейчас пленники гор решали, что ответить на предложение европейцев сдаться без крови.