Запретный плод

– Врата ада? – спросила я, стоя перед самой обычной дверью, впрочем, дорогой и оборудованной электронным замком. Гильермо усмехнулся и не ответил. Дверь открыли почти сразу, и я с удивлением обнаружила за ней целую толпу людей – как мужчин, так и женщин. Нашему появлению никто не удивился, некоторые его даже не заметили. Помещение было довольно просторным, состояло из холла, где предполагалась, но сейчас отсутствовала секретарша, а также из пары кабинетов по бокам и большой комнаты с овальным столом, на котором были свалены кучей различные предметы неизвестного назначения.

– Bonjour, – кивнула мне совсем юная девица, невысокого роста, но очень стройная, без грамма косметики на лице – этакая Пэппи Длинный Чулок в коротеньком джинсовом комбинезоне. Что она тут делает? Что тут вообще делают все эти люди? Кто-то курил у открытого окна, но дым тем не менее все равно проникал в комнату, однако, никто почему-то не возражал. Франция – родина невмешательства. Я задрожала всем телом, когда увидела стоящую в углу вешалку, а на ней длинное серебристое платье с корсетом.

– Это вам! – словно прочитав мои мысли, сообщил Гильермо, с явной надеждой меня порадовать. – Нужно померить, чтобы убедиться.

– Убедиться в чем? – прошептала я. – Что его легко снять?

– Что оно по размеру, – ответил Гильермо и, кажется, впервые с момента нашей встречи удивился. – У нас еще полно времени, и при необходимости мы сможем поменять его. Пойдемте, я покажу, где можно переодеться.

– Значит, переодеться, – кивнула я и сжала зубы. Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь. Девочка, предпочитающая сидеть дома, замотавшись в плед, – где ты? Я приняла платье из рук Пэппи и прошла в один из двух кабинетов. За закрытой дверью слышались голоса – стены были совсем тонкими. Никто не мог меня видеть, но я чувствовала себя при этом так, словно переодевалась на глазах у всех. Поэтому я медлила, бессмысленно разглядывая платье, висящее на спинке стула. Затем, наконец решившись, скинула босоножки и юбку, стянула с себя футболку и расстегнула лифчик. Платье не предполагало никакого белья, кроме трусиков. Но и они тут были явно лишними – резинка вполне могла проступить через тонкую серебристую ткань. Наверняка ожидалось, что я надену платье на голое тело, но я натянула его «как есть». Зеркала в комнате не было, поэтому оценить результат не удалось. Однако платье было по размеру, это факт. Андре владел мной и хорошо изучил мое тело. Я представила себе, как он высказывал пожелания, какой именно он хочет меня видеть и в чем, называл мой рост, размер груди, бедер. И я была бы счастлива оказаться перед ним в этом платье на голое тело, позволила бы ему все, что угодно, останься мы с ним наедине. Что мне делать? Что, господи, мне делать?!

В дверь постучали. Затем в проеме показалась голова Пэппи.

– Нам пора, – сказала она совершенно будничным тоном, а мое сердце стукнуло, как сломанный метроном.

* * *

За окном давно стемнело, но Андре все не появлялся, и я уже решила, что он передумал участвовать. Это было бы катастрофой после всего того, через что я заставила себя пройти. Я уговаривала себя, что оно даже к лучшему – подумаешь, меня переодели, постригли кончики волос и долго колдовали над прической. Результат – волосы струились по обнаженным плечам, переливаясь в электрическом свете. Я не сопротивлялась, когда на месте моих обычных, кое-где даже – каюсь – обгрызенных ногтей появились длинные серебристые когти. Меня декорировали под хищницу, и я, следуя природной женской тяге к мимикрии, держала спину прямее, расправляя плечи с несвойственной мне грацией. Яркий макияж, алые губы, точно под цвет крови. Визажистка, а ею и оказалась Пэппи, была явно талантлива, но безудержно болтлива. Всё отведенное на меня время она непрерывно трепалась о каких-то часиках, но, к счастью, не со мной, а с кем-то по ту сторону прижатого к уху телефона. Я чувствовала себя просто бездушным предметом, произведением искусства, над которым она трудилась, не считая при этом живым человеком. Меня это более чем устраивало, странным образом даже нравилось, что между нами прозрачной стеной стоит ее болтовня.

Superbement![1] – закричал импульсивный и подвижный, как огонь лесного пожара, Гильермо, увидев меня, стоящую в невыносимо узких серебряных туфлях на бесконечных, как Эйфелева башня, шпильках. Я прислонилась к стенке у окна – стоять без опоры было трудно. Мне ужасно хотелось посмотреть на результат, мне, вечно отрицающей ценность внешнего, хотелось увидеть, что сделали со мной руки стилистов этого импровизированного «Модного приговора».

– Ничего, да? – спросила Пэппи, но это был скорее риторический вопрос, признание очевидного факта. – Андре был прав, хотя я и сомневалась.