Запретный край

Теперь он был даже опаснее, нежели тогда, когда его прибило к этому берегу: тогда его можно было легко выдать за дезертира, сейчас же народ будет славить его, а выступать против народа еще рискованнее, чем против священников. Он должен быть обезврежен – любой ценой.

Пока прокуратор, склонившись над ним, с притворным состраданием вглядывался в его мертвенно-бледное лицо, он быстро составил план. Он распорядился отнести больного в свой дом. За ним будет ухаживать его собственный врач. Это был неожиданный триумф, он – на коне впереди носилок, но прокуратор отлично знал, что горячие приветствия предназначались лежавшему под парусиной незнакомцу, а вовсе не ему.

Через сутки незнакомец пришел в себя. Кампуш отдал распоряжение охраннику, своему старинному слуге, не знавшему португальского, немедленно позвать его, когда больной откроет глаза. Он осторожно приступил к расспросам.

– Чем это закончилось? Где случилось нападение?

Из первых же ответов Кампуш с великим облегчением заметил, что Камоэнс потерял память и ничего больше не помнил. В высшей степени удовлетворенный, он покинул комнату больного. С ним хлопот не будет, отец Антониу стар и вскорости умрет. Со стороны Велью он время от времени замечал признаки враждебности, когда переговоры с одним из кантонских властителей внезапно и необъяснимо сорвались. И порой казалось, что в Лиссабоне забыли о том, что Макао принадлежит Португалии, порой по нескольку лет не приходило ни одного корабля, не поступало приказов. Город отрывался, он в одиночестве лежал на неизмеримом расстоянии, и не было нужды в восстании, чтобы завоевать свободу.

Ночью Кампуш велел двум доверенным лицам перенести раненого в Святой Дом Милосердия[77], отдав приказ не слишком тщательно за ним ухаживать.

Через несколько дней пациент бежал, и вскоре распространился слух, что герой осады, спасший город, сделался отшельником и поселился в некоей пещере на холме за городом. На двух больших валунах лежал плоский камень, формировавший своего рода навес, под которым было довольно прохладно и сухо. Поначалу к нему приходили искать исцеления от недугов, просили возложить руки, но он никогда не отвечал, и о нем вскоре забыли, так что вмешательства Кампуша не понадобилось.

Были еще два визита, перед тем как бездна забвения поглотила его целиком. Отец Антониу, возглавлявший защиту крепости Св. Павла, явился, желая сделать его героем веры, если можно, святым, чьи смутные изречения будут истолковываться как видения. Но Камоэнс не произносил ни слова и безучастно глядел сквозь священника неподвижным взором.

Вторым человеком, навестившим его, была Пилар; единственная, кроме своего отца, узнавшая его. У нее подкосились колени, когда она увидела, что с ним сталось. Он не вспомнил ее. В сущности, для нее наступило облегчение. Родив детей Ронкилью, она смирилась с судьбой, зная теперь, чту ждет почти всякую женщину, всякую китаянку и почти всякую белую: быть выданной за нелюбимого, к которому она в лучшем случае безразлична, рожать от него детей и воспитывать их. Пророчество Кампуша сбылось: когда появятся дети, воображаемые страсти пройдут сами собой.

Она извлекла из своего одеяния пергаментный свиток и положила перед Камоэнсом. Он, казалось, признал его, стал поглаживать, словно кожу былой возлюбленной. Она осторожно обняла его, но, не почувствовав ответа, ушла. Теперь он писал, пока свет падал в пещеру через трещину. Он жил тем, что писал, и, как только он оказался вне этого, во тьме, прекратил свое существование.

Через несколько дней Кампуш посадил его на корабль, самую старую развалюху, которая всё еще принадлежала флоту.

IV

Я упал где-то в глуши, у камня, а очнулся в какой-то грязной китайской гостинице в Макао. То, что я в Макао, я заметил, только выйдя на улицу. Стало быть, я спасся во время крушения «Лохкатрин». Возможно, я был единственным уцелевшим. Пригрезившееся состояние вспоминалось мне как давняя авантюра.

Я прошелся по переулкам и вдоль рейда, где лежали на воде одни лишь джонки; я пристально всматривался в противоположную сторону, где лежал материк; я выпил в лавке стакан пива. Баров, free-and-easies[78] и прочих заведений, в которых находит прибежище моряк, сошедший на берег, здесь не существовало.