Запретные страсти

— Ужас какой!

— Все лучше, чем меня...

Кэтрин горячо заверила:

— До этого не дойдет, что ты!

Перестав улыбаться, Николь произнесла печально:

— Ты еще не знаешь, на что способен этот человек. Дай Бог, чтобы самого страшного не случилось, но я-то знаю, что от него всего можно ожидать...

17

Он сам начал тот разговор, Кэтрин, наверное, не решилась бы. Подкараулив ее на спуске, Рон махнул рукой и, сев в машину, весело подмигнул:

— Прокатите?

— Почему бы нет? — сердце Кэтрин заколотилось где-то в горле.

Этот человек заставлял ее изнывать от чувства вины. Не перед ним, перед Николь. И все потому, что Кэтрин никак не могла до конца поверить в то, что за симпатичной, приветливой маской скрывается чудовище...

Женщина ругала себя на чем свет стоит: второй раз наступить на грабли может только полная идиотка! Ее муж ведь тоже казался всем замечательным и даже красивым парнем, многие были уверены, что Кэтрин незаслуженно повезло — ведь такая дурнушка...

Напоминая себе об этом каждые пять минут, Кэт все же так и не сумела до сих пор вызвать в душе антипатию к Рону Коллизу. И когда он сел в ее машину (ее?!), она безотчетно улыбнулась именно так, как советовала Николь.

— Могу поспорить, Николь отругала вас, — заявил мужчина, не скрывая, что все это забавляет его.

Кэтрин отозвалась сдержано:

— Она считает, что такой подарок компрометирует меня.

— И вы тоже так считаете?

— Тоже. И мы с вами уже говорили об этом. Не помните?

— Я помню все, что касается вас, — ответил Рон так серьезно, что ей захотелось поежиться, как от озноба.

Ей тотчас вспомнилось предостережение Николь, что он постарается очаровать ее, но почему-то захотелось поскорее его забыть. Просто выкинуть из головы! Иначе, разве можно слушать то, что Рон скажет дальше?

— Например, как вы пели в нашем саду, когда попали в него впервые...

— Так вы тоже это слышали? — Кэтрин покраснела. — Ужасно глупо, у меня ведь нет голоса.

— Зато у вас доброе сердце.

Она усмехнулась:

— Думаю, этого маловато, чтобы стать певицей!

— Верно. Но этого достаточно, чтобы сделать счастливыми тех, кто рядом.

Подумав о Николь, она уныло спросила:

— И кого же я по-вашему уже осчастливила?

— Своего сына.

— О! Надеюсь.

— Мою дочь.

Кэтрин просияла:

— Нору? Вы, правда, так считаете?

Рон кивнул:

— Она просто светится в последнее время. Давно я не видел ее такой...

— А мне кажется, я достаточно строга с ней.

— Ну, не без этого! Вы же все-таки ее учительница, а не подружка. Но ей хорошо с вами, Кэтрин. Лучше, чем с кем бы то ни было... Вы не трясетесь над ней, как я, и вы еще не махнули на нее рукой, как...

Он оборвал себя, но Кэтрин без труда продолжила: «Как ее мать». Гувернантке стало так жаль девочку, что она едва не развернула машину, чтобы вернуться и просто обнять Нору еще раз.

— То, что вы познакомили ее со своим сыном — это очень здорово, Кэтрин. Вы продемонстрировали нашей девочке, что доверяете ей самое дорогое. А, значит, ставите ее на один уровень с собой.

— Разве может быть иначе?

— Да, но до сих пор все относились к Норе, как к слегка чокнутой, и она сама уже начала думать о себе также...

— Но вы же не считаете дочь чокнутой!

Темные брови мужчины сошлись на переносице:

— Я ведь не отдал ее в школу, Кэтрин. И она поняла — почему... Я виноват перед моей девочкой не меньше, чем остальные. А, может, и больше, ведь это я произвел ее на свет... такой.

Кэтрин решилась:

— Я плохо знаю Маргарет. Вам не кажется, что Нора во многом напоминает ее?

Рон резко повернулся:

— В чем именно?

— Даже внешне, — заторопилась Кэтрин, напуганная его откровенным раздражением. — И потом эта детская привязанность к чудесам...

— Вы полагаете, Маргарет верит в чудеса? Не смешите меня!

Стараясь смотреть только на дорогу, которая и впрямь была не из легких, Кэт пробормотала:

— Все женщины верят в чудеса. Или, по крайней мере, хотят в них верить.

Его смех опять отозвался ознобом. Женщине даже показалось, что дыхание Рона скользнуло по ее коже.

— Ох, Кэтрин! — весело сказал мужчина. — Не беритесь судить обо всех женщинах. Не можете вы их знать, как я не возьмусь вещать от лица всех мужчин.

У нее вырвалось:

— Вы не такой, как все!

— Нет?

По-собачьи склонив голову на бок, как делала Джерри, выпрашивая кусочек со стола, Рон заглянул ей в лицо, и Кэтрин пришлось взглянуть на него. Он не смеялся. Ей даже показалось, что в его улыбке светится не совсем понятная печаль.

— И что же во мне не такого?

«Он — жигало! — опять сплыло предостережение Николь. — Он попытается очаровать тебя».

Кэтрин беспомощно заспорила: «Но зачем ему это? Какой от меня прок? Или он тоже замышляет с моей помощью как-нибудь отомстить Николь? Да нет, быть не может. Только не это... Да хочет ли он мстить ей?! И за что? Ему-то — за что?»

Николь объясняла его к ней ненависть (которой, кстати, Кэтрин пока не заметила) желанием освободиться от чувства вины, которое в ней материализовалось. Уничтожив ее окончательно, Рон избавиться от угрызений совести, которая вновь превратиться во что-то нереальное, как у большинства людей.